Война Кланов. Медведь 1
Шрифт:
– Не получается! Нет у меня таких врагов.
– Что, совсем никого вспомнить не можешь? А не вы ли с охотником в том году семерых положили?
– Нет, конечно же не мы! Там был черный зверь, получеловек-полупес. Вот он-то всех и погрыз.
Передо мной полыхает видение прошлогодних событий: сияющие ярче лазерной указки глаза, струйки крови из
– А теперь посмотри на свою руку, – выдергивает из воспоминаний девичий голос.
Ладонь вытягивается и покрывается шерстью, ногти уплотняются и синеют. Сквозь шерсть выглядывают подушечки пальцев, с каждой секундой мех густеет и разрастается, словно трава при ускоренной съемке в телепрограмме о ботанике. Но вот шерсть начинает съеживаться.
– Продолжай думать, продолжай ненавидеть!
Перед внутренним взором снова эти красные глаза, темнота и сырость. Снова крики боли и предсмертное хрипение. Я чувствую, как по жилам разливается напряжение, словно двумя руками держусь за незаземленные провода. Сначала легкое, потом напряжение увеличивается, будто кто-то невидимый крутит рукоять настройки.
Рвущие одежду лапы, хруст костей, мокрое чавканье огромной пасти…
Меня уже колотит от бьющих разрядов. Я смотрю на Марину, сквозь неё, в ту самую промозглую осеннюю ночь.
Черная шерсть лоснится на боках, согнутые ноги делают шаг ко мне. Окровавленные клыки скалятся в радостной ухмылке…
Марина уменьшается в размерах, а я упираюсь загривком в потолок и собираюсь расти дальше.
– Вот теперь ты стал симпатичнее, – сквозь оглушающий стук сердца в ушах, доносится голос Марины, – посмотри на себя в зеркало!
Я нагибаюсь к зеркалу шкафа, и на меня таращится морда медведя, более плоская и клыкастая. Из-под черных брыл выскакивают белые клыки, более похожие на зубья бороны. Густая темно-бурая шерсть покрывает всё тело, сквозь неё
Режим оборотня включен
Ваша реакция ускорилась, ваша сила выросла, ваша скорость увеличилась
Я улыбаюсь возникшему сообщению, и в зеркале отражается оскал пугающей пасти. От вида огромных клыков я отшатываюсь, и лапа сама бьет по отражению. Зеркало брызгает миллиардом мелких осколков. Они застревают в шерсти на вытянувшихся ногах, осыпают мощную грудь, стучат по поджарому животу.
– Ну ты и засранец! – комментирует Марина. – Ты теперь мне зеркало должен.
– А ты мне должна нормальную жизнь, – вырывается из моей глотки хриплый рев. – Куда я теперь таким пугалом? Ни на дискотеку, ни на гулянки, только в армию.
– Я уже попросила прощения, – тихо говорит Марина. – Сделанного не воротишь, тебе остается просто смириться и научиться с этим жить. Либо попытаться лишить себя жизни, а это оборотню очень трудно сделать – слишком уж силен инстинкт самосохранения. Мне рассказывали, что другие пробовали и стреляться, и вешаться, но уворачивались в последний миг или рвали веревку. Самый оптимальный вариант – спрыгнуть с обрыва, но и то не факт, что разобьешься.
От её слов я успокаиваюсь, и моё тело принимает первоначальный вид. Осыпаются осколки зеркала с редеющей шерсти, руки и ноги уменьшаются в объемах. Лицо чешется, словно под кожу насыпали крошек. Такой же зуд расползается по всему телу, когда шерсть втягивается внутрь.
Я ловлю себя на мысли, что прикрываю пах руками – трусы не выдерживают увеличения тела и скользят тряпочкой на блестящие осколки. В таком положении очень трудно спорить или противоречить – вступает в действие психологический барьер стыда. Недаром же фашисты в Великую Отечественную войну допрашивали в основном обнаженных людей.
Конец ознакомительного фрагмента.