Война мага. Т.4. Конец игры
Шрифт:
Круг. Пустой круг. Его нет в перечне обычных рун, пустой камень означает «судьбу» или «рок», начало и конец. А круг… Слейпнир яростно ржёт и мотает головой, отказываясь спускаться. Глаз режет, он слезится уже так, что всадник ничего не может разглядеть, – однако чудится ли ему, что там, в самом центре круга, крошечная тёмная точка? Ещё одна руна – но в сравнении с остальными исполинами эта – настоящий карлик.
Твёрдая рука гонит восьминогого жеребца вперёд, и чудесный конь смиряется с волей наездника.
Инеистые замечают незваного гостя. Бросают
Да, вот она, последняя руна. И, против ожиданий, она ничуть не изменена., оба1, «наследственная земля». Правда, она же может значить «начало и конец», помимо пустого рунира. Что за наваждение?
«Спускайся и поговорим, могучий Один».
Слова отдаются железным лязгом, Слейпнир дико ржёт, почти вскрикивает в ужасе. Холодная и злая сила тянет всадника вниз, туда, на снег, к острым, словно наконечники копий, торосам.
Что ж, он, Один, как его называют, «отец человечества», «сын Бестлы», «сын Бора», «потомок Бури», «Хрофт», «Игг» – и ещё множеством иных имён – спустится и поговорит. Он ещё никогда не бежал от опасности. А в случае надобности – не подведёт Гунгнир, трёхострое копьё, найденное им в своё время на равнинах Иды. Брошенное, оно всегда вернётся к нему в руку, а заветный металл, уру, неведомый никому даже в Асгарде, на века удержит начарованное.
Но даже он, отец богов, сейчас с трудом успокаивает Слейпнира. Волшебный конь словно обезумел, рвётся сквозь метель так, будто хочет разбить себе грудь о крепкие, словно гранит, ропаки.
«Поговорим, ас воронов».
Что ж, поговорим.
– Только с кем? Я не вижу никого достойного! – громко провозглашает Один, оказавшись на снегу. – Вокруг лишь простые камнетёсы!
«Устрою ли я тебя, о брат Вили?»
– Кто ты? Покажись! – требует Отец Дружин, для верности взмахивая копьём.
«Я и далеко, и близко. Увы, я не в силах выйти и приветствовать могучего прародителя богов так, как он того достоин. Быть может, мои речи недостаточно учтивы, о Хрофт, но смысл их пусть не ускользнёт от тебя».
– Кто ты?!
«Лаувейя, о Йгг, и не говори, что это имя тебе незнакомо».
– Знакомо, – усмехается Один. – Однако с каких это пор ты стала вещуньей, бабка Слейпнира?
Ответная усмешка, далёкая, пришедшая словно из самого сердца суровых, безжизненных гор.
«Недостойно владыки Асгарда стараться оскорбить бедную женщину. А хексой, ведьмой по-вашему, я была всегда, от начала начал».
– Допустим, – морщится Один. – Но что с того? Ты хотела поговорить, так говори, породившая того, кто стал отцом Ванарганду!
«Ты пришёл, потому что не понял значения наших рун, так, о великий Игг? Не отрицай, в таком признании нет урона твоей гордости. Напротив, это признак силы. Уверенный в себе не претерпит ущерба от произнесённых слов».
–
«Возможно. Но я хочу, чтобы ты узнал кое-что, отец богов и победитель великанов. Бесчестно и недостойно ётуна было б утаить от тебя это знание – ты наш враг, но ты и охранитель привычного нам мира…»
– Довольно слов, ведьма. Говори, что хотела сказать!
«Ты даже не хочешь притвориться вежливым, о бог павших. Словно и не занимает тебя, почему наши руны так странно изменены…» – В голосе великанши странное сожаление.
– Не хочу. Потому что это притворство, прародительница Волка. Но если ты скажешь мне, я запомню. А тебе известно, что Один не забывает долгов или благодеяний.
Вновь усмешка, на сей раз горькая.
«Благодеяний… кто знает, чем обернутся мои слова. Так слушай же, Игг. Грядёт великое изменение. Из-за пределов нашего мира явится оно, принеся горе и свет, смерть и воскрешение. Уйдёт старое, воздвигнется новое, и тебе не будет в нём места. Я вижу это так же ясно, как ты – свою участь в старом пророчестве вельвы».
– Я знаю пророчество вельвы. – Один крепче сжимает копьё. – Я знаю, что нам предсказан Рагнарёк. Гибель всего и вся, в том числе – и рода великанов. От моего семени останутся сыновья Устрашителя Великанов, останется Владетель Железного Башмака, останутся Бог Плача и Слепой Ас. Они создадут новый мир, лучше и чище нынешнего. А вот твоё племя сгинет. И я солгал бы тебе, бабка Змея, уверяя, что последнее меня хоть сколько-нибудь печалит. Всё имеет свой конец, даже дни богов. Но я не страшусь этого – я знаю, что приму смерть, достойную мужа, а внуки мои продолжат моё дело.
Смех.
«Ах, Один, Один, многомудрый Хрофт! Отец Дружин, носитель великого копья! Как же ты наивен, как заткали твой взор победы над моими сородичами! Ты не видишь священных письмен в сталкивающихся льдах, не читаешь знаки судьбы в мятущихся тучах. И даже руны ётунов для тебя – откровение. Отправляйся к мудрому Мимиру, испей вторично из его источника – первый-то раз, как видно, не помог».
– Не стоит оскорблять гостя, великанша.
«Скоро ты убедишься в справедливости моих слов. – Печаль и тоска неподдельны. – Ты убедишься, но будет поздно. Так случается со всеми истинными предсказаниями. Ты веришь вельве, но не хочешь прислушаться ко мне. Что ж, иди, Сын Бури. Иди и не говори, что тебя не предупреждали».
– Меня не предупреждали, ведьма. Ты ничего не сказала толком – в отличие от той же вельвы. Что значат ваши руны, я так и не узнал.
«Попробуй иные способы. Они есть. Если ты сумеешь прочесть написанное нами, быть может, удастся отвести большую беду».
– Если ты хочешь отвести большую беду, мудрая великанша, то лучше б тебе поведать мне прямо, в чём тут дело.
«Не могу, – с искренней болью в голосе. – Имеющий восемь зрачков запретил мне это».
– Имеющий восемь зрачков? – Впервые удивление бдина искренне и ненаигранно.