Война мага. Том 4: Конец игры
Шрифт:
— Но остались те, кто не сдастся ни за что и никогда, — мрачно заметила Сежес. — Перечислять имена нет смысла, достаточно и того, что их немало. Почему не попытаются вызвать мор, или наводнение, или что-то ещё в этом духе?
— Эти заклятья всегда относились к исключительной компетенции глав Орденов, магистров и гроссмейстеров, — запротестовал Гахлан.
— А кто из них ещё остался? — впилась в него взглядом Сежес.
— Эммен сгинул вместе со всем Красным Арком, — начал загибать пальцы чародей. — Левейтайра из Кутула, как ты помнишь, погибла
— Да, но Сашнэ, Фетерда, Гиллестерн?
— Они целы и на стороне, гм, повстанцев. — Гахлан говорил медленно, тщательно подбирая слова. — А гроссмейстер Голубого Лива — вот она, передо мной.
Император вскинул голову. Так он всё это время имел дело с главой Ордена? Надо же… даже тени подозрения не возникло, Радуга издавна поддерживала легенду, что, мол, командоры и гроссмейстеры никогда не покидают главных башен своих Орденов, погружённые в высокомагические раздумья.
— Остался только Фиррейн, однако он — в стороне от всего, — закончил Гахлан. — Ты и сама это знаешь.
— Никогда ни в чём нельзя быть уверенным, особенно в наши времена, — сквозь зубы процедила Сежес. — Значит, трое. Только трое гроссмейстеров. Что ж… немного. И где же они могут быть?
Оранжевый заколебался, опустил голову, в замешательстве потёр морщинистый лоб.
— Ты никого не предаёшь, — ровно проговорил Император. — Кровопролитие стало бессмысленным. Мы победили. Империя. Будут ли жить магические Ордена — зависит только от их разумности. Я не хочу никого убивать. Ты можешь вступить в переговоры с оставшимися тремя мастерами, Гахлан? Убедить их прекратить борьбу?
— Боюсь, — вздохнул старый чародей, — тут не преуспел бы и поистине медоустый оратор, не то что я, недостойный. Что Сашнэ, что Гиллестерн, не говоря уж о Фетерде — гм, по-настоящему настроены умереть, но не сдаться. Я, конечно, не разделяю эту их позицию, я отринул прежние заблуждения…
«Оказавшись у нас в плену», — холодно подумал Император.
— И они были сейчас в Ежелине. — Сежес не спрашивала, она утверждала.
— Сейчас — да, — выдавил наконец Гахлан. — А до того сидели в Мельине… Сейчас, конечно, из города они ушли. Скорее всего, в сторону Нерга.
— Понятно. — Чародейка встала. — Покорнейше прошу у моего повелителя дозволения откланяться. Постараюсь… достучаться до моих бывших соратников. Надеюсь убедить их не умирать во имя идеалов Всебесцветности.
— Ты настолько уверена в себе, Сежес? — не выдержал оранжевый маг.
— Уверена. — Чародейка бросила взгляд на Баламута. — Потому что, если тебя ждут — горы своротишь и не заметишь. А когда рвёшься к власти, к ней одной и ничего больше… Знаешь, Гахлан, нам бы всем не помешало серьёзнее отнестись к детским сказкам. Там, где хорошие — хороши, а плохие — плохи. Так не бывает в настоящей жизни, но порой, порой — наивность не во всём неправа.
Она поклонилась, резко повернулась на каблуках — полы плаща вразлёт —
Баламут сидел, боясь пошевелиться и покраснев до корней волос собственной бороды.
Ночь. И вновь Сеамни без сна, нависает над лежащим на спине Императором, длинные шелковистые волосы щекочут ему грудь.
— Мальчик, — шепчет Дану. — Это будет мальчик. Объединитель людей и Дану. Вольных и гномов. Орков и эльфов…
— Орков и эльфов?! Да скорее огонь примирится с водою! — не выдержав, приглушённо рассмеялся Император.
Сеамни только качнула роскошными волосами.
— Он объединит и примирит, — настойчиво повторила она. — Твои эдикты «О равенстве». О том, что в пределах Империи ныне равноправен любой, готовый сражаться под её знамёнами и говорящий на языке людей, принёсший присягу Василиску. Когда ты о них объявишь?
— Не хотел давать баронам лишнего повода орать, что я, мол, «продался нелюди». Не все готовы протянуть руку тому же орку.
— Не все. Но те, кто сражался бок о бок с ними?
— Они — да. Но их пока меньшинство.
— Тогда дай права тем, кто сражался. Тем, кто кормил нас, как те же половинчики. Не тяни, Гвин. Орки ведь до сих пор держат семандрийцев на востоке…
— Ты права. Но о милостях принято возвещать после победы. Если б бароны сдались сейчас… а так, боюсь, придётся ждать, пока не сломаем хребет им с Нергом.
«И воплощать в жизнь эти прекраснодушные эдикты придётся уже тебе с Клавдием и Сежес», — про себя, конечно же, только не вслух.
— Не думай так, — жалобно попросила Тайде. — Не надо. Ну, пожалуйста. Представь себе, что всё кончится хорошо. Как в сказках. Мы победим Нерг. Закроем Разлом. Я рожу тебе сына. И ничего, что он — от «богомерзкой данки». Вон церковники вообще как в рот воды набрали, кто на юг не сбежал.
— Мы победим Нерг, — эхом откликнулся Император. — Ты родишь мне сына. Всё верно, Тайде. Просто… надо быть готовыми ко всему. На сколько ещё хватит той силы, что творит во мне новую кровь? Той, что живёт у Сежес в амулете Баламута? Это не наша мощь, мы украли её у врага.
— Нет. — Сеамни отчаянно затрясла головой. — Ты не понимаешь, Гвин. Сила живёт в амулете у Сежес потому, что она впервые в жизни думает о ком-то чуть больше, чем о себе. Вы не украли силу. Вы просто очень хотели вернуться — и не для того, чтобы жить самим. Вы оба возвращались к другим.
— Любовь побеждает смерть, — тяжело усмехнулся Император. Усмешка вышла кривой и болезненной.
— Любовь ни с кем не воюет и никого не побеждает, — возразила Сеамни. — Побеждают легионы, побеждают маги. Но только, если им есть за что сражаться, прости за банальность.
— К чему ты ведёшь, Тайде? Я подпишу эдикты и поставлю печати. Но оглашать пока не стану. Ни к чему смущать моих добрых подданных.
— А ведь кое-где до сих пор держат рабынь-Дану… — тихонько проговорила Сеамни.