Шрифт:
Об этой книге
Эту книгу Лев Сергеевич Овалов завершил в 1959 году. Автор к тому времени успел отбыть наказание, ссылку, после чего его реабилитировали и восстановили в партии. Он снова жил в Москве. Можно предположить, что Лев Сергеевич Овалов задумал эту повесть в ссылке и там радовал местных жителей остросюжетными рассказами «с продолжением». Роман начал печататься в «Огоньке» с продолжениями. Шпионский роман с иллюстрациями Петра Караченцова был ажиотажно популярен. Выпуски «Огонька» 1959 года переплетали и зачитывали до дыр, а в библиотеках за этими журналами выстраивались очереди.
Отдельной книгой «Медная
Действие романа разворачивается в Прибалтике в годы Великой Отечественной войны. Советские разведчики на оккупированной врагом территории вступают в борьбу и обезвреживают группу шпионов, выполнявших задание иностранных разведок.
В отличие от предыдущих книг о майоре Пронине, в «Медной пуговице» Овалов смешал жанры. Тут и шпионский детектив, и приключенческий роман, и политическая сатира. Есть в романе роковая женщина – шпионка Софья Викентьевна Янковская. Овалов считал этот нестандартный для советской литературы образ своей удачей. В годы войны Пронин был заброшен на оккупированную территорию – в Ригу, где ему пришлось служить в гестапо, продолжая свою тайную войну. Роман посвящен приключениям красных подпольщиков в оккупированной Прибалтике, а в центре повествования – молодой капитан Макаров, которого принимают за английского шпиона… Пронин берет капитана под свою опеку и вместе с ним оставляет в дураках и гестаповцев, и британскую разведку, и могущественных американских шпионов… «Медная пуговица» – самое длинное, самое многостраничное произведение о майоре Пронине. Овалов показал тонкое понимание международное политики – в романе чувствуется, что Мировую войну сменит холодная. И Штаты – опасный враг, пострашнее гитлеровцев. Имеет смысл вернуться к этому классическому советскому шпионскому роману, написанному лихо и с выдумкой. Это образцовые «военные приключения», любимый жанр советских читателей.
Лев Овалов. Рисунок Анны Леон
?
Глава I
Первое знакомство
Медная пуговица, простая медная пуговица – это все, что осталось мне на память о тех необыкновенных и трагических событиях, свидетелем и участником которых мне довелось быть…
Вот я выдвигаю ящик своего письменного стола, беру в руку эту медяшку, и передо мной возникает облик женщины, таких не часто приходится встречать в жизни.
Множество загадочных обстоятельств сопутствовало моему знакомству с такой странной и необычной женщиной, какой была Софья Викентьевна Янковская. Она не была красива, особенно в общепринятом понимании: черты лица ее были неправильны, фигура далеко не безупречна. И тем не менее она нравилась мужчинам, во всяком случае, многие из них шли на всякие компромиссы ради сохранения ее благосклонности.
Представьте себе женщину несколько выше среднего роста, темную шатенку, так что в сумерках волосы ее казались даже черными, с продолговатым лицом, с высоким, почти мужским лбом и с глазами какого-то монгольского рисунка, они имели неопределенный серый цвет, но иногда, особенно в минуты волнения, явственно зеленели, и при всем этом их всегда отличал неизменно холодный блеск. И если в верхней половине ее лица было что-то мужское, вся нижняя часть лица была совершенно
Впрочем, вполне возможно, что многие нашли бы внешность этой женщины вполне заурядной, но, повторяю, обстоятельства нашего знакомства были столь исключительны, что мне стало казаться, будто и наружностью участница описываемых событий чем-то отличается от обычных людей… Но пока что остановлюсь. Полагаю, что по ходу действия постепенно обрисуется и внешний портрет, и духовный облик этой странной и, я бы сказал, не опасаясь упреков в пристрастии к романтической терминологии, зловещей женщины.
Единственное, что мне хочется еще подчеркнуть в ее наружности, это какую-то асимметричность в лице и фигуре.
Когда во время разговора она одним ухом слушала своего собеседника, другим ухом она, казалось, прислушивалась к какой-то неслышной и ей одной доступной музыке, если один глаз ее был внимательно устремлен на собеседника, другим она точно просверливала пустоту за его спиною; и если правой рукой поглаживала своего собеседника по руке, левая ее рука, возможно, нащупывала в это время в сумочке или муфте крохотный, но отличного качества пистолет для того, чтобы через минуту пристрелить этого же собеседника.
Однако начну по порядку.
Впрочем, для полной ясности надо еще предварительно сказать несколько слов о себе.
Сам я офицер, штабной работник; за несколько месяцев до начала войны мне пришлось выехать в один старинный большой город, находившийся как раз на условной границе между Западной и Восточной Европой, не без злого умысла выдуманной досужими европейскими политиками.
Командировка моя в этот город имела сугубо секретный характер. Возможность возникновения войны никем и никогда не исключалась, и, не распространяясь подробнее, скажу только, что целью моей командировки было изучение возможного театра военных действий и разработка дислокации некоторых специальных войсковых подразделений на случай возникновения войны и вторжения противника на северо-западные территории нашей страны.
Город, который на некоторое время стал моей резиденцией, был шумным и оживленным, с многочисленным и пестрым населением. Старинные кварталы перемежались в нем с кварталами многоэтажных доходных домов. Мне то и дело приходилось сталкиваться с не изжитыми еще контрастами богатства и бедности, и многое в нем было мне одновременно и любопытно и чуждо.
Впрочем, теперь уже нет нужды скрывать название города – это была Рига, столица Латвии, которая тогда лишь недавно провозгласила себя Советской республикой.
Жил я по ряду деловых соображений на частной квартире, в семье рабочего крупного механического завода, старого коммуниста, партийные качества которого были проверены еще в годы тяжелого революционного подполья. В этой квартире я занимал отдельную комнату, у меня были ключи и от общего входа, и от своей комнаты, и хозяев я стеснял мало. Здесь, на отлете, я находился и как бы в тени, чего трудно было добиться в какой-либо гостинице, и в то же время среди своих людей и мог не опасаться ни случайных посетителей, ни контроля со стороны слишком любознательной прислуги…