Война миров. Когда спящий проснется. Рассказы
Шрифт:
– Мы начнем сейчас же, – возразил я, и мы поспешили в лабораторию, чтобы приняться за работу.
Всю эту ночь я, как ребенок, витал в сказочном мире. Утренняя заря застала нас обоих за работой при электрическом свете: мы забыли его погасить. Эти чертежи стоят у меня перед глазами до сих пор. Я сводил и раскрашивал их, а Кейвор чертил; чертежи были грязные, сделанные наспех, но удивительно точные. Мы сделали в ту ночь чертежи стальных заслонок и рам, план стеклянного шара был изготовлен в неделю. Мы прекратили наши послеобеденные беседы и вообще изменили весь распорядок жизни. Мы работали беспрерывно, а спали и ели только тогда, когда
Шар понемногу рос. Прошел декабрь, январь – один раз снег был такой глубокий, что мне пришлось целый день разметать дорожку от дома до лаборатории; наступил февраль, потом март. В конце марта завершение работы было уже близко. В январе нам доставили на шестерке лошадей огромный ящик, – в нем был шар из массивного стекла, уже готовый, который мы положили около подъемного крана, чтобы потом вставить его в стальную оболочку. Все части этой оболочки – она было не сферическая, а многогранная, со свертывающимися сегментами – прибыли в феврале, и нижняя половина ее была уже склепана. Кейворит был в марте наполовину готов, металлическая паста прошла уже через две стадии процесса, и мы наложили большую часть ее на стальные прутья и заслонки. Мы почти ни в чем не отступали от первоначального плана Кейвора, и это было поистине удивительно. Когда шар был склепан, Кейвор предложил снять крышу с временной лаборатории, где производились работы, и построить там печь. Таким образом, последняя стадия изготовления кейворита, во время которой паста нагревается докрасна в струе гелия, должна была закончиться тогда, когда мы будем уже внутри шара.
Теперь нам оставалось обсудить и решить, что нужно взять с собой: пищевые концентраты, консервированные эссенции, стальные цилиндры с запасным кислородом, аппараты для удаления углекислоты из воздуха и для восстановления кислорода посредством перекиси натрия, конденсаторы для воды и так далее. Помню, какую внушительную груду образовали в углу все эти жестянки, свертки, ящики – убедительные доказательства нашего будущего путешествия.
В это горячее время некогда было предаваться раздумью. Но однажды, когда сборы уже подходили к концу, странное настроение овладело мной. Все утро я складывал печь и, выбившись из сил, присел отдохнуть. Все показалось мне вдруг сумасбродным и невероятным.
– Послушайте, Кейвор, – сказал я. – Собственно говоря, к чему все это?
Он улыбнулся.
– Теперь уже поздно.
– Луна, – размышлял я вслух, – что вы рассчитываете там увидеть? Я всегда думал, что Луна – мертвый мир.
Он пожал плечами.
– Что вы рассчитываете там увидеть?
– А вот посмотрим.
– Посмотрим ли? – усомнился я и задумался.
– Вы утомлены, – заметил Кейвор, – вам надо прогуляться сегодня после обеда.
– Нет, – сказал я упрямо. – Я закончу кладку печи.
Действительно, я ее закончил и ночью потом мучился от бессонницы.
Никогда еще у меня не было такой бессонницы. Было, правда, несколько скверных ночей перед моим банкротством, но даже самая худшая из них показалась бы сладкой дремой по сравнению с этой бесконечной головной болью. Я вдруг испугался нашей затеи.
До этой ночи я, кажется, ни разу и не подумал об опасностях нашего путешествия. Теперь они явились,
Я встал с кровати и начал ходить по комнате, затем сел у окна и стал тоскливо смотреть в бесконечное космическое пространство. Между звездами такая бездонная пустота, такой мрак! Я старался припомнить отрывочные сведения по астрономии из случайно прочитанных книг, но они были слишком смутны и не давали никакого представления о том, что может нас ожидать. Наконец я лег в постель и ненадолго уснул или, вернее, промучился в кошмарах. Мне снилось, будто я стремглав падаю в бездонную пропасть неба.
За завтраком я очень удивил Кейвора, когда объявил ему решительно:
– Я не намерен лететь с вами.
На все его попытки убедить меня я упорно отвечал:
– Затея ваша безрассудна, и я не желаю в ней участвовать. Затея ваша безумна.
Я не пошел с ним в лабораторию и, походив немного вокруг моего домика, взял шляпу и трость и отправился куда глаза глядят. Утро было великолепное: теплый ветер и синее небо, первая зелень весны, пение птиц. Я позавтракал бифштексом и пивом в трактире около Элхэма и удивил хозяина своим замечанием по поводу погоды:
– Человек, покидающий Землю в такую прекрасную погоду, – безумец!
– То же самое сказал и я, как только услышал об этом, – подтвердил хозяин, и тут же выяснилось, что какой-то бедняга покончил самоубийством. Я ушел, но мысли мои приняли несколько иное направление.
После обеда я подремал на солнце и, освеженный, отправился дальше.
Недалеко от Кентербери я зашел в уютный ресторан. Домик был весь увит плющом, и хозяйка, опрятная старушка, мне понравилась. У меня хватило денег, чтобы заплатить за номер, и я решил там переночевать. Хозяйка была особа разговорчивая и, между прочим, сообщила мне, что она никогда не бывала в Лондоне.
– Дальше Кентербери я никуда не ездила, – сказала она. – Я не бродяга какая-нибудь.
– А не хотели бы вы полететь на Луну? – спросил я.
– Мне, знаете, никогда не нравились эти воздушные шары, – ответила она, полагая, очевидно, что это довольно обыкновенная прогулка. – Ни за что не полетела бы на воздушном шаре, нет уж, увольте.
Это прозвучало комично. После ужина я сел на скамейку у двери трактира и поболтал с двумя рабочими о выделке кирпича, об автомобилях, о крикете прошлого года. А на небе новый месяц, голубой и далекий, как альпийская вершина, плыл к западу вслед за солнцем.
На следующий день я вернулся к Кейвору.
– Я лечу, – сказал я. – Я просто был немного не в духе.
Это был единственный раз, когда я всерьез усомнился в нашем предприятии. Нервы! После этого я стал работать не так усердно и ежедневно гулял не менее часа. Наконец все было готово, оставалось только нагреть сплав в печи.
Глава IV
Внутри шара
– Спускайтесь! – сказал Кейвор, когда я вскарабкался на край люка и заглянул в темную внутренность шара. Мы были одни. Смеркалось. Солнце только что село, и надо всем царила тишина сумерек.