Война на истощение
Шрифт:
— Откуда я знаю, где эта Тэта? Наверное, в Афинах, лопает грецкие орехи…
Полещук вспомнил Тэту и подумал, что, если он поедет сейчас с Лякиным снимать дешевую проститутку, это будет измена. Гнусная измена ценою в несколько фунтов. Не говоря уже о возможном триппере, или еще чего-нибудь похлеще… Но Тэты сегодня в Каире не было. И потом… Это ее предложение нелегально лететь в Грецию… Очень похоже на работу спецслужб… Едва познакомились и — в постель…
— Серега, мы еще не все выпили? — спросил Полещук, пялясь на пустую бутылку.
— Ну, Щука, ты даешь! Вообще
— Слышь, Саня, — сказал он из кухни, громко хлопая дверцей допотопного британского агрегата, — ты, это…
— Чего, Сереж?
— Ну, поосторожней там… В своем Фаиде… У нас хабира одного осколком насмерть…
Лякин появился в проеме двери с бутылкой из-под египетского бренди «Опора».
— Гуляем, Саня! — сказал он и, выдернув пробку, стал разливать спирт по стаканам. — Давай, Щука, за удачу! За то, чтобы выжить в этом дерьмовой войне!
…Минут через сорок, слегка пошатываясь, приятели спустились вниз, поймали такси, и оста повез их на известную улицу египетской столицы, где можно было легко найти женщин легкого поведения, тех самых шармут. Паршивый аптечный спирт возымел свое действие — парней уже ничто не могло остановить: ни, якобы, отслеживающие их особисты, ни «Правила поведения советских граждан за рубежом», ни элементарная осторожность…
Завтра-послезавтра их ждал канал, и они понимали, что оттуда можно не вернуться живыми… Полещук опять вспомнил Тэту, вспомнил, как прекрасно ему было с красивой гречанкой, как она плакала, прощаясь с ним. Он тронул золотой крестик под рубашкой и сказал Лякину:
— Серега, я никуда не хочу. Честно.
— Стэна, я оста! — приказал он таксисту.
Тот затормозил машину и непонимающе повернулся к пассажирам. Полещук выбрался из такси, за ним — Лякин. Полещук похлопал по карманам, вытащил пачку «Клеопатры», закурил.
— Сереж, ей-Богу, не нужны мне эти шармуты! Спать хочу!
— Ты чего, Щука, совсем одурел от спирта? — возмутился Лякин. — Тебя через пару-тройку дней, упаси Аллах, могут шлепнуть на канале, а ты… Не понимаю! Короче, Щука, поехали! Чтоб не обидно потом было!
Он в несколько затяжек прикончил сигарету и направился к машине.
— Давай, Саня, не хрен думать! Один раз живем на этом свете!
Полещук докурил сигарету и, подумав, что последний аргумент Лякина вполне справедлив, махнул рукой и забрался в салон такси.
— Ялла бина! — крикнул Лякин, и машина помчалась по ночному Каиру.
…Девица, довольно симпатичная, лет двадцати навскидку, в просторном, европейского вида ситцевом платьице, кофте и с грязненькой, что было заметно даже в полумраке, какой-то хламидой на голове, оказалась сговорчивой. Она хитровато улыбнулась, уточнила цену и, узнав, что у клиентов нет места, стала решительно руководить таксистом, направляя его в какие-то закоулки. Не в меру выпившие переводчики не возражали, предвкушая момент, когда они, наконец-то, овладеют этой египетской шлюшкой.
— Гандоны-то есть? — спросил
— Обижаешь, Саня! — похлопал по своему карману Лякин. — Все продумано, резины хватит на целое отделение. — Он засмеялся и положил руку на плечо Полещука.
Машина остановилась в темном переулке возле какого-то здания. Расплатились с таксистом. Полещук осмотрелся: кругом темень, перед входом горит тусклый фонарь. Тишина. Девушка сказала, что нужны деньги вперед, за комнату и прочее. Полещук и Лякин достали бумажники и выдали ей пять фунтов. Девица взяла деньги и со словами «швеиит майя», [89] приподняв подол, присела в углу. Зажурчала струя. Парни возбудились.
89
чуток жидкости — егип.
— Так, Саня, — сказал Лякин, лихорадочно закуривая, — мы ее заставим сплясать канкан на столе. Не умеет — научим!
— Она же — грязная, и глаз подбит и ноги разные… — напевно, словами из песни Высоцкого, ответил Полещук, — она ж одета, как уборщица…
— Плевать на это, очень хочется! — добавил Лякин. — Неважно, Щука! — Ох, и попляшет она у нас!
Девушка одернула платье, подошла к парням и сказала:
— Ляхза вахида, [90] подождите, сейчас договорюсь с хозяином…
90
один момент — араб.
И, призывно махнув подолом, она исчезла в темном подъезде.
Полещук и Лякин еще полчаса, дымя «Клеопатрой», ждали, когда вернется египтянка. В темный подъезд зайти так и не решились. Даже в пьяном угаре до них дошло, что кроме удара по голове, в лучшем случае, их там ничего не ждет… Ушлая египетская девчонка примитивно обвела их вокруг пальца. Утраченных пяти фунтов было немного жаль, но оба они, посмеявшись над своей пьяной глупостью, посчитали оставшиеся деньги, поймали такси и поехали «залить несчастье» хотя бы местным пивом. Полещука же преследовало приятное ощущение, что изменить Тэте так и не получилось. Будь она хоть трижды разведчицей НАТО…
После ранения и госпиталя Сафват изменился. Это был уже не тот Сафват, который еще недавно заразительно смеялся, пересыпая свою речь шутками и прибаутками, курил сигареты с гашишем и пил виски. Его угнетала потеря батальона, который из-за предательства даже не смог приблизиться к линии Бар-Лева. Глядя в потолок госпитальной палаты, комбат подолгу размышлял о том, кто мог передать евреям информацию о совершенно секретной операции по форсированию канала. Ведь даже он до последнего момента не знал, когда ему сообщат время «Ч», то самое время, когда, по образному выражению русских преподавателей на курсах «Выстрел», «яйца первого солдата зависнут над траншеей обороняющегося противника»…