Война никогда не изменится

Орлова Марина

Почему завидую? А если подумать – что ждёт меня в жизни? Ну, даже если меня не казнят. Допустим, я соглашусь сотрудничать с победителями, и жизнь пойдёт почти как раньше. И что? Одиночество. Молчание. Страх, что близкие догадаются о моих наклонностях.

Бесконечный обман, оправдания, объяснения, почему я не хочу жениться и порадовать родителей внуками. И они ведь догадаются в конце концов. Отец, скорее всего, захочет выгнать меня из дома, а мама будет его упрашивать этого не делать. Он согласится, но будет делать вид, что меня просто не существует. Она будет меня избегать и втихаря плакать по вечерам. А я буду каждую ночь слышать чёртово гудение газовой камеры и крики.

И вот ещё что. Я заметил, что с годами становится всё труднее прятать и сдерживать свои желания. Иногда находит такой голод, что, кажется, схватил бы первого встречного, вжал в стену и вцепился зубами куда придётся – в губы, в шею… Прижался бы к нему, лишь бы почувствовать живое, тёплое тело под руками – и плевать, что будет после. Но пока ещё мне удаётся держаться.

Хорошо, что скоро всё это закончится. Восточная линия фронта быстро приближается. Если мои прогнозы – надежды? мечты? – верны, то враг может появиться здесь совсем скоро.

А пока все вокруг делают вид, что мы – непобедимая армия и трудности наши временны.

***

«Срочная эвакуация! Сжигайте бумаги! Через десять минут отступаем!». По-моему,

майор сейчас глотку сорвёт такими воплями. Завтра будет без голоса сидеть. Ладно, мне-то что. Меня завтра уже не будет. Наконец-то!

Сделав сосредоточенное лицо, я бегу по двору. Все мечутся в разные стороны. Молодой лейтенант гонит всех заключённых – изрядную толпу – в газовую камеру. Поймав взгляд его выпученных от ужаса глаз, я говорю: «Вы свободны, я сам». Лейтенант счастливо кивает и вихрем уносится в сторону отбывающих грузовиков. Конечно, а вдруг мест на всех не хватит? Может, дома его ждёт какая-нибудь румяная красотка. Скоро он приедет и сделает ей предложение. Заживут они тихо и мирно, детишек нарожают… Или, может, уже нарожали. А я вот гоню толпу заключённых, включая детей, в газовую камеру.

Внутри я командую, чтобы все встали теснее, камера не рассчитана на такое количество людей. Кто-то всхлипывает, большинство молчат. Смирились, наверное. Человек, скотина эдакая, ко всему привыкает. С ближнего края на меня равнодушно смотрит старик. Я его хорошо знаю, он здесь давно. Может, он и не старик на самом деле, просто седой. Большую часть времени молчит. Делает, что говорят. Я помню день, когда он сюда попал. Новоприбывшим приказали расстрелять других из своего отряда, и он первым взял оружие – так же спокойно, как сейчас смотрит на меня. Да, человек ко всему привыкает, даже к этому.

Конец ознакомительного фрагмента.