Война погасила маяки (с иллюстрациями)

Чернов Юрий Иванович

И снова война маяки погасила, И снова пришли к нам враги, Но в наших руках небывалые силы, Наш остров давно стал другим. Тут меткие залпы морской батареи И верный «максим» — пулемет Помогут фашистов отбросить обратно, Списать навсегда их «в расход»

Смолк певец, и, словно ожидая этого, громовым раскатом рвануло сзади. Со свистом над головами раненых понеслись снаряды.

— Батарея капитана Стебеля бьет! — крикнул кто-то. — Держитесь теперь, фашисты!

Какой-то

человек с пачкой газет появился в кустах. Видимо, раненые его хорошо знали. Послышались возгласы.

— Товарищ политрук, сюда!

— Сюда газету!

Это в небывалых по сложности условиях продолжала выходить, уменьшаясь и размером и тиражом, островная газета «На страже». Маленький коллектив редакции, возглавляемый политруком Михаилом Дмитриевичем Крыловым, проявлял чудеса изобретательности, стремясь сделать свою газету боевой, острой, злободневной. На страницах «На страже» приводились сводки Информбюро, перепечатывались наиболее интересные материалы из центральных газет, информация корреспондентов газеты «Красный Балтийский флот» политруков В. Максимова и В. Лебедева, выходил сатирический уголок «Прямой наводкой». Под взрывы бомб и снарядов в землянке, где помещалась типография, художник на линолеуме вырезал хлесткие карикатуры. Это в газете был помещен стихотворный фельетон ленинградского поэта, тоже попавшего на Сааремаа, Всеволода Веденского (Вальде) «Открытое письмо». Особенной популярностью пользовалось четверостишие о фашистских летчиках, сбрасывавших свои бомбы в воду:

Говорят, вчера салаки Тебе выслали протест. Не участвуем мы в драке, Не бомби ты наших мест.

Газета быстро разошлась по рукам. Несколько человек забрались в шалаш. Вспыхнул затемненный фонарик. Стало слышно, как кто-то начал читать:

— «От Советского Информбюро. Утреннее сообщение от 1 октября. В течение 1 октября наши части вели упорные бои с противником на всем фронте».

— А что про наш остров пишут?

— Погоди. Вот есть и про остров. «Герой боев — комсомолец Бородулин», — прочел тот же голос. — Член Всесоюзного Ленинского комсомола старшина Бородулин смело вступил в бой с прорвавшимися гитлеровцами. Фашистская пуля пробила грудь воина, намок от крови комсомольский билет, а отважный балтиец не выпускал из рук ручного пулемета. Меткими очередями он уничтожил четыре вражеские машины и большую группу солдат. Когда подоспела помощь, Бородулин был трижды ранен, но продолжал стрелять. Защитники Эзеля, берите пример со старшины Бородулина!»

Над головами раненых проносились снаряды последних пушек капитанов Стебеля и Букоткина {9} . Подходил к концу боезапас. 315-я вынуждена была перейти на стрельбу отдельными башнями, а затем — поорудийно. Выстрелы фугасных снарядов артиллеристы чередовали с бронебойными. Предназначенные для поражения боевых кораблей, защищенных толстой броней, эти снаряды при стрельбе по наступающему на суше противнику оказывали главным образом моральное воздействие.

Измотанные тяжелыми боями советские воины находили в себе силы и с винтовками и гранатами в руках бросались в атаки на врага. За последние дни боев остатки гарнизона 45 раз контратаковали противника, задерживая его продвижение.

9

В последних числах сентября комендант БОБР досрочно присвоил воинское звание «капитан» командиру 25-А батареи В. Г. Букоткину.

Днем 2 октября фашисты прорвали последний оборонительный рубеж Каймри — Рахусте. Вражеские снаряды и мины стали рваться у пристани Мынту, где под дощатым навесом укрывалось пять оставшихся торпедных катеров.

Штаб

БОБР пытался эвакуировать с острова хотя бы часть раненых. После одного из вражеских налетов на риф у маяка Сырве выбросился поврежденный буксир «Лиза». Для осмотра буксира направили старшего лейтенанта В. П. Дыкого с группой катерников. Это были ремонтники, ранее лишившиеся своих катеров и после боя приводившие в порядок катера товарищей. Посланные моряки должны определить, можно ли снять буксир с камней, залатать его пробоины, ввести в строй машину и использовать «Лизу» для перехода на Хийумаа.

Из пяти торпедных катеров, оставшихся на острове, только четыре могли выходить в море. Да и на тех моторы были изношены до предела, а многочисленные пробоины заделаны в импровизированной мастерской, под которую приспособили мастерскую строительства, ведавшего оборонительными работами. Пришлось поизобретать механику дивизиона К. Д. Добровольскому, чтобы на пирсе сделать подъемник для осмотра корпуса, смены винтов и погрузки торпед и множества других, не менее важных приспособлений. Пятый катер старшего лейтенанта А. Н. Ткаченко, возвращаясь с боевого задания, получил серьезные повреждения и выходить в море уже не мог.

Старший политрук дивизиона Д. М. Грибанов, вернувшись от маяка, куда ездил вместе с Дыким, по лицам товарищей увидел: что-то случилось. Так оно и было. Только что к катерникам приезжал комендант БОБР. На КП в просторной землянке на берегу залива он собрал командиров.

Осмотрев всех, достал из сумки телеграмму. Громко, чтобы все слышали, прочел: «Шесть самолетов с подвесными бачками, если позволит погода, высылаем завтра утром. Отобраны лучшие летчики. За вашей борьбой с фашистской сволочью внимательно следим. Гордимся вашими боевыми успехами. Отличившихся представляем к правительственным наградам. Крепко жмем ваши руки. Жуков, Жданов».

Генерал-лейтенант замолчал, но все присутствующие хорошо понимали, что приехал он по какой-то другой, более важной причине. Так оно и было.

— Обстановка очень серьезная, товарищи. Пока помощь подоспеет, мы должны быть готовыми ко всему.

— Командир дивизиона, — обратился Елисеев к Богданову, — подготовить один катер для ночного перехода на Хийумаа с партийными документами. На нем пойдет начальник политотдела Копнов.

Ночью несколько машин подошли к береговой базе в Мынту. Прибыл штаб Береговой обороны. Началась посадка на катера.

3 октября 1941 года в 1 час 20 минут четыре перегруженных торпедных катера покинули пристань Мынту. На каждом из них, кроме команды, находилось по 40–45 человек вместо положенных 15.

Пятый катер старшего лейтенанта Алексея Никифоровича Ткаченко продолжал ремонтироваться. На нем осталась ремонтная бригада во главе с воентехником 2-го ранга П. А. Агеевым.

Да, катера нуждались в ремонте. Но они еще могли наносить удары по противнику. Наконец, на них можно эвакуировать хотя бы часть гарнизона, пускай сто — сто двадцать человек. Взорвать катера можно, но это крайняя мера.

Своими мыслями военком дивизиона старший политрук Грибанов поделился с командиром. Капитан-лейтенант порекомендовал доложить об этом в штаб. В штабе предложение молодого политработника нашли дельным. Старшим на полуострове назначили командира 3-й отдельной стрелковой бригады полковника Петра Михайловича Гаврилова.

Днем 3 октября бои на Сырве разгорелись с новой силой. Фашисты вели наступление вдоль дороги, не рискуя заходить глубоко в лес. Это облегчало положение обороняющихся.

В этот день в штабе Краснознаменного Балтийского флота получили с Сааремаа радиограмму: «Командование БОБР выбыло на Даго. Отправил туда же трех специалистов. Сам остался со Снимщиковым до последнего. Видимо, отсюда не вырваться. Мы прижаты к воде. Отступать некуда, помощи тоже не ждем. Если удастся — мелкими группами будем пробиваться на материк. Настроение здоровое. Еще раз прошу: за документы не беспокойтесь, уничтожим, в руки врагу не дадим. Привет всем».