Война (сборник)
Шрифт:
– Ну которая здесь, в крепости, – пожал плечами Абдулла. – Она там, справа, на втором этаже. Рядом со складом, где инструменты.
– Здесь есть радиорубка?
– Есть. Я даже помогал электрику здешнему, ну этому, Хамиду, электропроводку там чинить.
– Починили?
– Починили… А что?
– Да ничего. И чего этот твой Файзулла?
– Он выжигать начал, а выжигатель – раз, и перестал работать. Файзулла говорит, что не ронял его. Аллах знает, почему работать перестал. А Парван Файзулле обещал: если поломает – «куклой» будет.
Борис во время этого разговора ремонтировал
– Ладно. Иди, скажи своему Файзулле, чтобы он сюда выжигатель тащил. Гляну…
Абдулла убежал. А Глинский отёр рукой вспотевший лоб и устало прикрыл воспалённые глаза. «Радиорубка. Здесь все-таки есть радиорубка. Прямо в крепости. Это удача. Вот только… Работает ли она? И где же тогда антенна? И как попасть в эту радиорубку? Как мне хотя бы всего на несколько минут остаться там одному? Как?»
От этих мыслей его оторвали прибежавшие Абдулла и Файзулла. На обычно невыразительном лице последнего явно проступало выражение ужаса. «Выжигателем» оказался переделанный паяльник. Ломаться там, в принципе, было нечему. И действительно, проблема оказалась никакой – просто отошёл контакт. Борис поджал его и вернул выжигатель Файзулле:
– На. Сбегай к розетке, проверь. Должен работать.
Файзулла убежал и через несколько минут вернулся счастливым:
– Работает! Выжигает!
– Ну и хорошо.
– Спасибо, Абдулрахман!
– Спасибо не булькает.
– А? Так я, это… Чего тебе за это сделать? Хочешь, отдрочу или там…
Бориса аж передёрнуло всего:
– Я тебе отдрочу! Ты давай, завязывай эти дела пидорные!
– Так я как лучше хотел… Отблагодарить…
– Как лучше он хотел… Скажи лучше, как звать тебя. Не «петухом» же кликать.
– Так это… Файзулла…
– Это пидорское имя. А нормальное, русское, помнишь?
– Имя…
– Ну да, имя. Как мама называла…
До Файзуллы дошло не сразу:
– Так это… Володя…
Глинский вздохнул:
– А откуда ты, Володя?
– Как? Ну камера, знаешь, рядом с вашей с Абдуллой, мы там вместе с Хафизуллой и Абдулсалимом… Ты приходи после намаза, пока не запрут… Тебя-то пустят…
Борис снова вспыхнул:
– Ну и дятел ты тростниковый, Володя… Я сам тебе сейчас так пущу! Родом ты откуда? Из какого города? В Советском Союзе?
– Из Иркутска…
В голове у Глинского словно учётные карточки зашелестели: Иркутск, Иркутск… Кто у нас из Иркутска? Всё точно сошлось: да, это действительно – Владимир Пермяков, сапёр. До службы учился в художественной школе… Ну да, да – отсюда и таланты к выжиганию. В плен попал по-идиотски – «деды» послали в дукан за «кишмишёвкой», он и пошёл… Вслух же Борис сказал:
– Ты так скоро всё на свете позабудешь… Как на самом деле Хафизуллу и Абулсалима зовут, знаешь?
– Нет… Нам же нельзя…
– Нельзя, а вы потихоньку. Узнай их настоящие имена, и мне расскажешь завтра после утреннего намаза. Если охрана пускать не будет, скажешь, что за золой идёшь. Понял?
– Понял, Абдулрахман.
– Николаем меня зовут. Когда «духов» рядом нет. Понял?
– Понял…
Как ни странно, но оказалось, что Володя-Файзулла
Хафизуллой оказался рядовой Константин Захаров, призванный из Волгограда. Он служил снайпером в легендарной гератской разведроте 12-го мотострелкового полка. Борис поднапряг память: вроде бы на счету этого Захарова до плена было аж семнадцать «духов» и его даже к «Красной Звезде» представили… Пропал без вести после зачистки «дружественного» кишлака… Судя по всему, оглушили чем-то сзади и…
«Это хорошо, хорошо, – думал Борис, переваривая новую информацию: – В случае чего на Василенко и Захарова опереться можно будет, они ребята боевые… Лишь бы их с уколов снять…»
Последняя мысленная оговорка была существенной – уколы, всё же регулярные, делали своё дело, и ребята, когда-то действительно бывшие боевыми, теперь напоминали ходячих мертвецов с потухшими глазами… (Да и сам Глинский не раз ловил себя на том, что забывает уже им установленные имена и события.)
Много лучше их выглядел Исламуддин, которого почти не кололи, так как он выполнял для «духов» функции «незаменимого» переводчика. По-таджикски он говорил не просто бегло, а как на родном, но и по-русски – без акцента. То есть он был классическим билингвом, поэтому Борис догадался, что в прежней жизни этого парня звали Валентином Каххаровым. Его отец был таджик, мать – русская. Он недолго проучился на филфаке ТаджГУ, где преподавала мать. После отчисления за прогулы Валентина «забрили» в армию, сначала в Карши – к узбекам, потом в Афган… Служил нештатным переводчиком в разведбате, в плен попал ещё в начале 1984-го, отстав от группы во время рейда… Скорее всего, сопротивления при пленении не оказал…
И только о последнем, о «кривошеем» Мухаммеде, Глинский пока так и не узнал ничего, что бы позволило его опознать. Говорить этот блондинистый бывший здоровяк почти не мог, да и особо не хотел, держался замкнуто, даже несколько обособленно от остальных. Почему-то он подолгу с каким-то странным выражением на лице смотрел на вытатуированный на плече Бориса образок, если оказывался поблизости. Глинский несколько раз пытался его разговорить, но тот мычал что-то непонятное, опускал голову и отходил в сторону.
Абдулла рассказал «Мастери», что вроде бы этого белобрысого раньше звали Олегом, так он обрубком пальца кому-то из узников на земле написал. А доставили его в Зангали буквально за несколько дней до того, как в крепость попал сам Борис.
Глинский изо всех сил напрягал память, но его внутренняя «картотека» не выдавала никого из списка пропавших без вести по имени Олег и со схожими приметами. Может, этот парень попал в плен совсем недавно и просто не успел попасть в список. Конечно, готовили Бориса на совесть, но и армейская «Волокита Бюрократьевна» всем известна…