Война в тылу врага
Шрифт:
Ксения Николаевна Клюева работала в Бресте на главном почтамте переводчицей, но фактически заведовала отделом гражданской переписки. Рядом с ней за столом сидел фашистский фельдфебель и сортировал корреспонденцию из Германии для солдат и офицеров. К тому времени мы научились узнавать номера немецких частей по номерам полевой почты, и на почтамте можно было добывать исключительно ценные сведения для нашего командования.
С Ксенией Николаевной наш человек познакомился в городе. Не имея достаточного опыта, чтобы инструктировать
Гитлеровский чиновник, начальник почты, отпустил Клюеву при условии, что она закупит ему за свой счет несколько килограммов шпига. Срок был коротким. От Кобрина до нашего штаба было более шестидесяти километров по прямой через леса и труднопроходимые болота. Вот тогда Ксению Николаевну и доставил ко мне мой помощник Владимир Иванович Савельев, базировавшийся в районе Кобрина. И пока она получала необходимые указания, хлопцы заботливо упаковывали куски свиного сала для начальника брестского почтамта.
Ксения Николаевна тогда все же запоздала на несколько часов к месту службы, но наш подарок ей помог расположить к себе фашистского чиновника, и дело обошлось без инцидентов. Впоследствии она прекрасно справилась с поставленной перед ней задачей. Ксения Николаевна была одной из тех, кто связал Дубова с другими работниками брестского почтамта. Теперь она работает лаборанткой в учительском институте. Узнав о моем приезде, она бросила все и приехала на несколько часов в Ивацевичи, чтобы повидаться с командиром.
5. На месте базирования
Ударили морозы. Стали проходимыми бесчисленные вязкие топи. Интересно было побывать на местах базирования штаба в треугольнике Корочень — Пески — Споров. Это участок приблизительно в двести квадратных километров на западном крае знаменитых Пинских болот. На многочисленных песчаных островках размещались партизанские штабы, госпитали, узлы связи. Вокруг этих островков мы принимали груз с десятков самолетов, прилетавших к нам с Большой советской земли.
И вот я стою перед вековой сосной на западном склоне небольшого пригорка.
Под ней бойцы и командиры, участники схватки с гитлеровцами при переходе железнодорожной магистрали около Нехачева, сгрудившись в кучку, чтобы прикрыть огоньки папирос, жадно затягивались от самокруток, пытаясь этим успокоить взвинченные до предела нервы.
Казалось, это было вчера — так свежо и рельефно вырисовывалось в сознании все, что происходило пол этим приметным деревом около трех лет назад.
Смотрю и вижу незабвенного Александра Шлыкова… Вот он осторожно прикасается к рукаву моей десантной куртки и несмело просит:
— Товарищ командир, разрешите мне пойти с группой на этот перегон и рвануть один-два фашистских состава, Ведь далеко меня вы не отпустите, а здесь близко, я за два дня управлюсь…
Полотно
Такие отважные бойцы как Шлыков, как его друг Телегин, не забываются. Телегин вырос в прекрасного командира. А Шлыкова я видел в последний раз в Москве мартовской ночью 1945 года.
Он пришел ко мне в номер Новомосковской гостиницы, немного возбужденный, но с каким-то торжественно-сосредоточенным выражением в глазах, какое бывает у бойца перед серьезным делом.
— Что у тебя, Александр? — спросил я, заметив с первого взгляда его состояние.
— Поговорить бы наедине нужно, товарищ командир. Но так, чтобы не торопиться.
Мы вышли на набережную Москвы-реки. Была теплая, почти весенняя ночь. Некоторое время мы шли молча, потом Саша, еле слышно вздохнув, тихо заговорил:
— Завтра вылетаю, товарищ командир… Место выброски группы намечено в южной Германии.
Шлыков не видел, как я вздрогнул. Преодолев волнение, я спросил:
— Кто командир?
Саша назвал знакомую фамилию…
В свое время Шлыков совершил четыре прыжка на территорию Белоруссии и Польши, где в то время хозяйничали оккупанты. Теперь собирался он опуститься на парашюте в самое логово врага. Командир был малоопытный, переводчики… недостаточно проверены. Я представил себе всю сложность обстановки, в которой мог оказаться Шлыков на территории озлобленного врага, и меня охватило глубокое беспокойство за судьбу близкого мне человека. Шлыков был мне особенно близок и дорог не только потому, что он долгое время был моим ординарцем, — а кто побывал в тылу врага, тот знает, что значит ординарец в фашистском окружении, — Саша был единственным оставшимся в живых бойцом из первого десантного отряда, с которым я вылетел осенью 1941 года.
Звон кремлевских курантов вывел меня из задумчивости.
— Александр! А может быть, попробуем отставить вылет? — сказал я тихо. — Ведь тебе еще нет двадцати двух и грудь в орденах…
— Нет, товарищ командир, — я полечу, — спокойно ответил Шлыков. — Ведь я уже дал согласие. Вся группа знает, что я лечу помощником командира. За труса посчитать могут. Начинал в первых рядах, а к финишу прийти с обозом? Нет, товарищ командир, я решил твердо: полечу!
Мне были понятны чувства моего юного друга. У меня не нашлось больше слов для возражений, и я молча пожал Саше руку. Шлыков достал папиросу. Я вынул зажигалку.
— Возьми, Саша, на память… — сказал я. — Это еще та, трофейная, которую ты отобрал у гитлеровского офицера весной сорок второго… под Молодечно. Помнишь?
Шлыков улыбнулся, прикурил и молча положил в грудной карман зажигалку.
Мы расстались в полночь. Расстались, как бойцы, товарищи, крепко расцеловались. Слезы выступили у меня на глазах, когда я стоял у моста и смотрел ему вслед…