Война за империю
Шрифт:
Катер малым ходом добрался до нужной точки. Команда засуетилась на палубе, мокрой и блестящей в тусклом свете. Сначала требовалось 'ручной тягой' сбросить груз с кормы, затем освободить торпедные аппараты и прижимы на стойках с минами вместо глубинных бомб.
Работали молча, изредка перебрасываясь короткими фразами. Всем было не по себе, главным образом от того, что катер оказался практически безоружным во враждебных водах. И пушек, и проклятых радаров у лайми намного больше. Случись что — отбиться будет трудновато.
Капитан отошел ближе к носовой части, чтобы
С негромким, но кажущимся пронзительным шипением сработали торпедные аппараты, выбрасывая последнюю пару мин, на корпусе которых красовались традиционные надписи 'London' и 'Mit Liebe'. Теперь дело было за хитрыми взрывателями, срабатывавшими даже от нужного колебания воды. Лейтенант в ходовой рубке облегченно перевел дух, стараясь сделать это как можно незаметнее. Все-таки ему по должности следовало являть пример храбрости и стойкости. А то, что командир обливался холодным потом, поджидая, не появится ли патруль, команде знать не следовало.
Загудели моторы, палуба дрогнула. Шнелльбот набирал скорость и одновременно поворачивал к 'своему' берегу, оставляя за кормой битву над английским побережьем. Кто бы там ни победил, схватка шла на убыль, световые пунктиры уже не стояли сплошной стеной, а разбивались на отдельные группы, похожие на праздничный фейерверк. Интенсивность огня падала с каждой секундой.
Капитан записал последнюю строчку, что-то быстро подсчитал в уме, затем для верности проверил результат, набрасывая колонки чисел на чистом листке. Итог ему явно не понравился. Офицер спрятал записную книжку с карандашом в карман, повернулся лицом к морю и глубоко задумался.
На этот раз опасениям лейтенанта не суждено было сбыться. Катер благополучно вернулся на базу в Дюнкерк, несмотря на присутствие на борту постороннего. Капитан сухо поблагодарил за познавательное мероприятие и сошел на берег. Уже на следующий день, поглощенный рутинными заботами командир шнелльбота почти забыл про любопытный эпизод. Конечно, лейтенант и подумать не мог, чем в конечном итоге обернется этот поход для всей войны.
Впрочем, этого тогда не мог сказать никто, потому что записям, сделанным в записной книжке быстрым неразборчивым почерком, предстоял долгий путь по лабиринту делопроизводства и ступеням армейской пирамиды…
— Итак, Сталин сделал свой ход, — с этими словами Рузвельт аккуратно сложил газету и положил себе на колени, укрытые пледом. — Сдается мне, что нам в скорости пригодится ваш протеже, этот… Шейн. Как бы не хотелось избежать этого.
— Формально еще нет, — Хьюз сплел длинные пальцы, чуть заметно дернул щекой. —
— Говард, иногда вы удивляете меня.
Политик положил ладони на отполированные колеса коляски и подъехал к столу, заваленному бумагами. Теперь библиотека, ранее виденная Питером Шейном, разительно изменилась. Прежде наглухо закрытые шкафы — открыли обширные полки. На каждой горизонтальной поверхности громоздились книги, заложенные зубочистками и почтовыми карточками, статистические сборники с загнутыми страницами, раскрытые и перевернутые журналы, газетные вырезки. Здесь напряженно работали, причем, скорее всего не один день подряд.
— Вы бизнесмен, отмеченный самим Господом. Конструктор, авиатор, наконец. Прирожденный интриган…
Магнат недовольно скривился, Рузвельт предупреждающе поднял ладонь и продолжил:
— Воспринимайте слово 'интриган' как комплимент. Для меня вообще нет неких 'постыдных' черт характера и темперамента, есть лишь полезные и бесполезные для достижения вполне определенных целей. Поэтому умение читать в человеческих душах и обращать чужие страсти себе на пользу — это очень полезное качество. Но когда вы начинаете заниматься политикой… Иногда я искренне удивляюсь.
— Я бизнесмен, — сухо отозвался Хьюз. — В первую и главную очередь. Я верю в то, что может быть сочтено, измерено и взвешено.
— В таком случае доверьтесь моему чутью и опыту.
Рузвельт подкатился вплотную к Хьюзу и испытующе взглянул прямо в глаза собеседнику. Бизнесмен, несмотря на свой немалый — под два метра — рост почувствовал себя так, словно это он смотрит снизу-вверх на немощного инвалида.
Политик взял сложенную в четверть газету и слегка махнул ею, Хьюз поморщился при виде кириллических букв, складывающихся в слово 'ПРАВДА'. Он самолично организовывал оперативную доставку советских газет непосредственно вице-президенту с помощью своих трансконтинентальных авиарейсов. На взгляд коммерсанта это была пустая трата денег и ресурсов.
— Дядюшка Джозеф сказал свое веское слово самым доступным и внятным образом, который доступен человеку его положения, — сказал Рузвельт. — Через разгромную статью, в которой он заклеймил британских… поджигателей войны, — вице-президент с видимым удовольствием процитировал броскую и запоминающуюся формулировку.
— Он мог руководствоваться множеством иных мотивов, — по-прежнему сомневался миллионер. — Например, хотел подтолкнуть Черчилля, продемонстрировав, что терпение Советов имеет хорошо видимые границы.
— О, нет, — Рузвельт почти искренне развеселился. — Если бы Сталин хотел мотивировать британцев к скорейшему принятию решения, тон статьи оказался бы совершенно иным — этакая сдержанная печаль и вежливое сочувствие народу Соединенного королевства. Но вместо этого кремлевский вождь клеймит и разоблачает в своем неповторимом стиле катехизисного аттицизма. Этот текст предназначался не взыскательному читателю, искушенному в риторике, вроде нас или британского истеблишмента. Он писался для собственных соотечественников и немцев. Поэтому…