Война за океан (др. изд.)
Шрифт:
«А потом — на юг! В Японию! С отчетом адмиралу! Представлю ему все. Опять, верно, придется мне сидеть на дипломатических переговорах!»
Пока вокруг ветер, холод, опять снег несет с дождем, сопки на обоих берегах в снегу, леса голы, листья опали.
Грозная, родная осень. И уж не за горами зима.
КНИГА ВТОРАЯ
Амурский сплав
Глава
НОЧНОЙ ВЫСТРЕЛ
…Русская дипломатия, которая опаснее русского военного искусства, снова принялась за работу… [51]
В ночной тишине оглушительно грянул ружейный выстрел. С вечера термометр показывал сорок два градуса — температура редкая для здешних прибрежных мест. В такой мороз каждый звук слышится отчетливо.
Невельской, откинув одеяло, вскочил и зажег свечу.
Последовал второй выстрел.
— Тревога? — приподнявшись на локте, с испугом спросила Екатерина Ивановна. Она опустила ноги на шкуру лося, служившую ковром. Сквозь сон, меживший веки, на лице ее являлось выражение силы и энергии, руки невольно протянулись к маленькой кроватке, где спал ребенок. Екатерина Ивановна в чепчике, ночном капоте. Она взяла заплакавшего младенца и прижала его к груди.
51
Эпиграф — из статьи К. Маркса «Турецкая война. Промышленное бедствие» (1853) (К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, изд. 2-е, М., 1957, с. 544).
Невельской оделся, взял пистолет и вышел. Сквозь морозную мглу тускло светила половинка луны. На снегу виднелись черные силуэты людей и оленей.
— Почта, вашескородие! Антип приехал, — доложил боцман Козлов.
Боцман в полушубке и большой мохнатой шапке, почти скрывающей лицо. Тут же двое часовых с ружьями и тунгусы.
— Почему стреляли?
— Обознались, вашескородие! Мчатся вдруг из-за бугра без колокольцев. Да вон их сколько!
На этот раз тунгусы приехали втроем и оленей было больше.
— Шибко гнали, — говорил старый тунгус Антип. — День и ночь гнали! Война с турком!..
Боцман крякнул от удивления:
— Началось, значит!
— Война-а? — переспросил один из часовых.
Невельской повел нарочных в дом.
— Слышишь, Катя, Антип приехал, — сказал он, приоткрывая дверь спальни. — Привез важные известия. Война с Турцией началась. Сейчас прочту, что Николай Николаевич пишет.
Антип скинул шубу на пол, задрал меховую рубаху и отстегнул кожаную сумку, висящую на груди. Сын его, рослый, румяный детина, разговаривал с боцманом.
Невельской открыл сумку и вынул пакеты. Он велел боцману отвести тунгусов в избу для приезжающих, дать по чарке водки, накормить и выдать табаку.
Когда все ушли, боковая дверь приоткрылась.
— Можно к тебе? — спросила Екатерина Ивановна.
На дворе февраль. За зиму это первая почта. Она ждала ее с нетерпением.
— Зайди, мой друг. Да мы тут выстудили, оденься потеплее.
Она
— Какой подлец Кашеваров! — сказал Геннадий Иванович. — Пишет, что на наше с тобой имя пришли в Аян письма из Петербурга. Под предлогом, что не смеет получить сам, шлет повестки, чтобы мы расписались и прислали доверенность на его имя. Носит же земля таких бюрократов. Вот единственное письмо тебе от Саши.
— Что же, в самом деле война? — нервно поводя плечами, но несколько успокаиваясь, спросила Катя.
— Послушай, что пишет Николай Николаевич.
— Из Парижа?
— Нет, из Петербурга.
— Так он вернулся?
Муравьевы лето и осень отдыхали во Франции у родственников Екатерины Николаевны.
— От двадцать шестого октября… Он тут мне упреки и укоры делает: «Вы неуместно писали мелочные и необдуманные бумаги в главное правление… Не увлекайтесь огромными своими предприятиями, которые исполнены быть не могут и к существу дела не ведут».
Что ты скажешь, ангел мой! Я у тебя и мелочен, и в то же время с пустыми огромными предположениями. Это южные гавани, значит, по его мнению, пустые предположения и не могут быть нами заняты!
«А постарайтесь только приготовить лес для размещения трехсот человек, которые к вам в течение июля должны прибыть».
Дай бог, если это так! Но вот…
«Затем обращаюсь к политическим делам. Объявлена война с Турцией. Англия и Франция заключили союз и вступаются за турок. Со дня на день здесь ожидается разрыв с этими державами и всеевропейская война».
Опять пропуская какие-то служебные подробности, Невельской прочел дальше:
— «Война уж началась на Дунае, и первыми были в бою канонерские лодки и отличились».
Губернатор писал, что и на восточных берегах теперь надо быть в готовности и привести все в порядок, что союзники явятся и туда, что англичане уже ввели свой флот в Мраморное море и что «все эти обстоятельства имеют непосредственное влияние на наши амурские дела».
— «Я располагаю всеми средствами, чтобы с открытием навигации быть у вас, может быть, даже и прямым путем по Амуру в Николаевский пост. Вы сами отлично понимаете, что все это значит».
Прочитав эти слова, Невельской перекрестился:
— Дай бог! Если он наконец прибудет с войсками, это счастье!
«Вы сами можете заключить, любезный Геннадий Иванович, что теперь нам надо дорожить всеми средствами и думать не о распространении и заселении наших владений, но о защите их и беречь казну государственную…»
— Опять понес! — воскликнул Невельской с досадой. — Уж я ли казны не берегу! — И подумал: «И людей и семью заморил!» — Легко им в Париже да в Петербурге в палатах решать амурские дела!
— «Жена не поспеет писать Екатерине Ивановне, — продолжал он читать, — но со следующей почтой непременно напишет, а потом вместе со мной и сама к вам приедет. Покуда обнимаю от всего сердца Екатерину Ивановну. Я целую ее ручки и вашу малютку-гилячку. Убедительно прошу племянницу мою удерживать перо своего мужа, который все прекрасно делает, но многое портит своим пером».