Война за океан. Том первый

Задорнов Николай Павлович

С рассветом Бошняк пошел в казарму. За Николая Константиновича на посту оставался присланный недавно из Петровского бойкий и разбитной унтер-офицер Салов. Старый унтер Тихонов из команды «Байкала» заболел и отправлен в Петровское. Приказчик Березин по делам задерживается там же.

– Не беспокойтесь, ваше благородие Николай Константинович, будет все в порядке, – сказал Салов. – Людей я знаю всех еще по Охотскому порту и вижу их насквозь. Я их не обижу, но и спуску не дам. Для вас все готово. Аносов едет на праздники в Петровское, сейчас подаст упряжку, только вот собаки маленько заморенные.

– Что это у тебя с носом, Шестаков? – спросил Бошняк, обращаясь к высокому красивому матросу.

– Кто

тебе морду погрыз? – усмехнулся Салов.

– Крысы! – печально ответил Шестаков.

«В самом деле, ему обидно! – подумал Бошняк. – Матрос из команды «Байкала», один из лучших был на судне, любимец Геннадия Ивановича».

Вдруг все стали смеяться.

– Глянь, робя, Шестакова крыса за нос укусила!

– А Замиралова за ногу!

– Вон как, ваше благородие, – показывая завязанную ногу, сказал старик Замиралов.

– Искусала – значит, спишь крепко!

– Летом построим казарму, и крыс в ней не будет! – сказал Бошняк.

– Слыхали? – добавил Салов, обращаясь к казакам. – Теперь уж недолго!

– Да вот на них ловушки лажу; пока вы ездите, Николай Константинович, может, всех переловим, – сказал худой смуглый матрос Веревкин.

Собаки вихрем помчали Бошняка. Чуть отъехал от поста, и не стало видно строений, все снегом занесло, лишь торчат трубы. Подумал: «Нелегка жизнь ради идеи. Известность можно приобрести и в Петербурге, не подвергая себя подобным лишениям». Он понимал, что еще придется возвратиться сюда, и от этого являлись обидные мысли. В Петербурге не очень желали осуществления замыслов Геннадия Ивановича, даже государь запретил распространять влияние экспедиции, а Невельской уж после этого опять рассылал объявления, что страна наша. «Боже, чем все это кончится?» Бошняку тоже пришлось побывать с казаком Беломестновым в одной из непродолжительных экспедиций. Но казалось, что его, как самого молодого из офицеров да еще родственника своих костромских знакомых, Невельской бережет и в трудные экспедиции не отправляет и что успех первой экспедиции зависел не столько от него, как от Беломестнова, который теперь в Петровском ждет новой экспедиции, а пока возит воду.

…Собаки хороши и мчали быстро. Аносов каюрил не хуже любого гиляка. После полудня между сопок завиделось море во льду, на косе дымили трубы. Николай Константинович глазам не верил, что подъезжает.

Вот и Петровское, слава богу! Снег, слепящее солнце, крепкий мороз и такое чувство, как будто явился домой в Кострому. И там сегодня ждут звезды! Сочельник! А после Рождества – Святки, все это так торжественно! Может быть, Геннадий Иванович разрешит и Святки пробыть в Петровском…

Невельская в шубке и Геннадий Иванович в форме вышли на улицу встречать Колю. Тут же Чихачев, доктор Орлов, Воронин, знакомые казаки и матросы. Крики радости, объятия и поцелуи без всяких чинов. Всплескивает руками невысокий Беломестнов.

– Здравствуй, брат Кир! – обнял его Николай Константинович.

Подошел пожилой рослый и плечистый мужчина с густым загаром и черными бровями.

– Доехали, Дмитрий Иванович? – обрадованно воскликнул Николай Константинович.

– Как видите! – отвечал моложавый старик. Широкой, большой ладонью схватил он руку Бошняка.

Тут и Позь – рослый худой гиляк с большим лбом, и жена Дмитрия Ивановича Орлова – молодая, красивая, с выражением спокойного достоинства на смуглом лице.

Почты, оказывается, еще нет. Что делается в Петербурге, в Иркутске и в Костроме – неизвестно.

Орлов – старый штурманский офицер. Был под судом за убийство из-за женщины. В ссылке жил в Охотске и в Аяне, служил в Компании, был нужен, его не держали в тюрьме. Он женился. В прошлом году Муравьев выхлопотал ему прощение и чин штурманского прапорщика. Орлов считается заведующим торговой лавкой в Петровском зимовье, состоит

на службе в компании и отвечает перед заведующим ее Аянской факторией капитаном второго ранга Кашеваровым за все товары.

Во время поездки душа его болела, как тут Невельской распоряжается товарами и как идет торговля. Какие бы приказы Невельской ни отдавал, но в конечном счете придраться смогут к Орлову, и даже обязательно придерутся.

Возвратившись в Петровское, Дмитрий Иванович даже не пошел в первый день в магазин, не ожидая увидеть там ничего хорошего. Явившись к Невельскому, он доложил с подробностями о поездке и, представив карты, пошел отмываться и отсыпаться.

Вечером в тот же день он рассказывал Невельским о поездке, о том, что про пограничные столбы никто в тех краях даже не слыхал.

Выехав из земли гиляков, он держал путь на запад, к хребту. При встречах Орлов понимал негидальцев и других туземцев. Он отлично говорил по-тунгусски. Встречался он на реке Горюн с самогирами и с гольдами. Потом был на озере Удыль. Более всего поразило его, что в стойбище Пуль, напротив этого озера, где жили главные и самые богатые маньчжуры, он был принят очень радушно. Пришлось остановиться в их доме. Вслушавшись в маньчжурскую речь, он почувствовал, что понимает и их. Он прожил в Пуле два дня, толковал без переводчика и расстался с купцами по-приятельски. Гиляк Позь удачно сменял маньчжурам лакированную посуду, привезенную им самим с Южного Сахалина от японцев, и орлиные хвосты – на шелковые халаты.

На другой день утром Орлов пошел в магазин и был поражен, сколько тут наторговали мехов. Но Боуров был недоволен, жаловался, что Невельской объявляет настоящую войну Компании, ругает ее правление; товары все продаются по разным ценам, так что невозможно составить отчет. Одна надежда: скуплены меха в большом числе. Но, как уверяет Боуров, упущены большие барыши, которые составили бы здешней лавке славу, а служащие получили бы вознаграждение. И все идет прахом из-за политики Невельского.

– В такой мороз, сами знаете, Дмитрий Иванович, покупатель водки просит и отдаст за нее все, – говорил Боуров. – И торговать с водкой легче. А Геннадий Иванович насчет водки строг: она, мол, нужна к весне для команды, когда начнется цинга. Да можно завалить весь пост соболями при водке и с нашим товаром! Обратно – произвести оборот: на хорошее сукно этой же водки скупить у маньчжуров. Мы держим для дикарей гостиницу и пластаемся перед ними в каюрской, когда его чаем не нагреешь и печка не поможет, если он отмахал полдня нартами. А дай ему полуштоф, он зальет в глотку, и ему не надо угощений и всех разговоров, он отдаст меха сам. А мало, что гиляка накорми, – дай его собакам юколы, если у него своя вышла.

Дмитрий Иванович понимал всю эту политику.

– Наплюйте на Компанию, Дмитрий Иванович, – говорил ему в тот же день Невельской. – Я написал, что беру всю ответственность на себя и имею на это основание, облечен особыми полномочиями. Помните, у нас тут как свое государство, не зависимое ни от какой бюрократии. И выполнять мы с вами будем лишь разумные и приемлемые распоряжения. Если явится чиновник вас арестовывать, то прежде я его сам арестую.

– Почему же почты нет? – спросил Бошняк, входя в дом к Невельским.

– Ждем! Губернатор обещал нынче сплыть по Амуру к нам с флотилией. Он сдержит слово! Мы готовимся, будем весной пахать… Торгуем, карту большую делаю, к приезду Николая Николаевича все надобно в порядок привести.

Невельской пошел с Чихачевым на водосвятие, а Бошняку велел отдыхать на диване, и тот заметил, что, пока не был в Петровском, на большой карте над столом появилось много новых пунктов. Он прочитал: «Озеро Кизи», «Река Амгунь», «Селение Керби» и разные другие.

Вечером со звездой сели за стол.