Война за океан
Шрифт:
В ночь с 7 на 8 октября был сильный мороз. Гавань за мысами покрылась тонким слоем льда.
Клинковстрем гордился втайне тем, что его судно первое зимует в этой гавани. Предстояло превратить корабль в жилой дом. Он был лично знаком с известными английскими и американскими полярными исследователями и подробно расспрашивал их в свое время о том, как они зимовали.
Строить барак и свозить команду на берег Клинковстрем не собирался. На берегу лишь выкопали погреб и свезли туда порох. Бошняк приставил караул. Решили, что на всякий случай надо
Бошняк в своем бревенчатом домике устраивался на зиму с некоторым комфортом. Тут и печка, сложенная из наломанных у пристани камней, скрепленная глиной, и маленькая железная печурка. Казак Парфентьев сделал полку для книг, стол для занятий. Целыми днями топился камин, просушивая стены, сложенные из сырого леса.
Бошняк звал в компанию к себе Клинковстрема, но тому не хотелось покидать прекрасную капитанскую каюту.
– Все равно переберетесь, – говорил Бошняк. – Холодно ведь на судне, как ни топи!
– Ну посмотрим! – с улыбкой отвечал Клинковстрем.
По первому зимнему пути Бошняк намеревался отправиться в горы в новую экспедицию для обследования перевала через хребет, оттуда – в верховье речки Хунгари, с тем чтобы найти удобный путь из залива Хади на Амур. Двое местных орочон и казак Парфентьев будут сопровождать его. Все готово, и нарта с собаками куплена в деревне. С проводниками договорились. А летом Бошняк пойдет к югу, на Самаргу, а потом, может быть, найдет гавань – Палец… Бошняк мечтал найти эту таинственную бухту, куда, по рассказам туземцев, китайцы приходят из Маньчжурии ловить трепангов.
Невельской твердил, что управление краем должно быть на южном колене Амура, а главный порт – в южной бухте, которая не замерзает. Бошняк перезнакомился с орочонами в стойбище и часто расспрашивал их обо всем.
Но вот однажды утром с Маячного острова просигналили: «Идет судно». Часовой на посту принял сигнал и доложил своему начальнику.
Бошняк и Клинковстрем вышли из домика, где они играли в шахматы, и навели трубы. Из-за острова над низко лежащим на воде туманом показались паруса. Самого судна некоторое время не было видно. Но вскоре открылся трехмачтовый транспорт.
– Да это «Иртыш»! – воскликнул Бошняк.
Судно было какое-то странное. Ползло как черепаха. На нем делалось все очень медленно. Наступил полный штиль. На «Иртыше» отдали якорь. Судно стало у входа в бухту. «Иртыш» и прежде был известен как корабль «плохоход».
– Ну, слава богу, нашелся «Иртыш»! – сказал Бошняк.
Клинковстрем хмурился и даже, как показалось Николаю Константиновичу, озаботился.
– Поздние гости, – заметил он.
Офицеры отправились на шлюпке на судно.
– В нашем полку прибыло, – говорил довольный Бошняк. Но тут он вспомнил, что Геннадий Иванович разрешил Клинковстрему до 15 октября выход в море, если «Иртыш» останется в Хади. А ведь сегодня 11
Поднялись на борт. Офицеров встретил командир «Иртыша» Петр Федорович Гаврилов, молодой человек с болезненно желтым лицом. Взор его блестел, но без оживления. Тут же Дмитрий Иванович Орлов с седой бородой и с выдавшимися скулами.
«Что они как из госпиталя?» – подумал Бошняк.
Гаврилов стал говорить, что на «Иртыше» половина команды больна, что гавани на Сахалине нет, на Камчатку возвращаться поздно, поэтому пришли сюда.
– А какое у вас снабжение? Есть ли запасы? – спросил Бошняк.
– У нас никаких запасов нет, Николай Константинович, – разведя руками, сказал Гаврилов, – мы голодали. Буссэ не только не снабдил нас, но еще и у нас отнял последнее продовольствие, узнав, что я иду сюда на зимовку. Он сказал, что здесь есть все и Невельской приготовил тут склады с продовольствием для будущих экспедиций. Поэтому я не мог отказать.
Гаврилов с надеждой посмотрел на Бошняка.
Николай Константинович почувствовал, что от ужаса и гнева у него волосы зашевелились на голове.
– Боже мой! – воскликнул он. – Да здесь у нас запасов только на десять человек! Как же Буссэ посмел так поступить? Ведь он все знал!
– А почему вы отдали свои запасы? – с холодным пренебрежением спросил Клинковстрем. – Вы же знали, что Муравьевский пост снабжен в изобилии?
Гаврилов смутился.
– Буссэ прекрасно знал, что мы здесь очень ограничены продовольствием! – продолжал Бошняк.
– Как же я мог не отдать продовольствие, – отвечал Гаврилов, – когда майор Буссэ приказал мне именем генерал-губернатора выгрузить все, что у меня есть?
– А вы, вы, Дмитрий Иванович, что же смотрели?
– Что я! Я пришел поздно, Николай Константинович! Уж все забрано было, судно отошло, выстрелили, чтобы меня забрали. Да и Буссэ в самом деле уверял, что здесь все есть, что Невельской будто завез для экспедиций будущего года, которые пойдут на южное побережье.
– Почему же командир Муравьевского поста майор Буссэ хоть больных не взял с судна на берег? – запальчиво спросил Бошняк.
– Что я с ним мог поделать! – с досадой ответил Гаврилов. – Он отказался наотрез!
– Это очень неблагородно с его стороны, – заметил Бошняк и подумал про начальника Муравьевского поста: «Он порядочный эгоист. Отпустить в море судно, когда половина команды больна. Это же преступление!»
– Почему же он не оставил судно на зимовку на своем посту?
– Гавани нет. В заливе Анива зимовать суда не могут.
– Ну что же, будем делить что есть! – сказал Бошняк.
«Теперь все эти казенные голодные люди сядут на мою шею», – подумал Клинковстрем.
Клинковстрем только удивлялся, какой бестолковый народ здешние морские офицеры.