Война. 1941—1945
Шрифт:
«Я думала, что мы с тобой никогда не расстанемся, а нас разлучили злые люди. Даже скотина колотится, когда выгонишь ее из родного села. Так и люди теперь… Вот придет лето, тепло у вас будет, весело, пташки запоют, только слушай, да и зозуля закукует. А здесь нет пташек ни летом, ни зимой». Еще пронзительней звучат эти слова по-украински: «А тут нема нiякого пташства нi лiтом, нi зiмою».
Большой немецкий город. Большие заводы. По мостовой ведут невольниц. Немки смотрят, издеваются. Немцы подгоняют: «живей!» Кривляются на домах готические буквы. Идет Ярина. На груди у нее бирка. В груди великое, неизбывное горе. Хоть бы долетела сюда маленькая пичуга оттуда, с востока. Хоть бы прощебетала она про далекую
Виселицы страшнее этих открыток. Тела истерзанных потрясают больше, чем слезы. Но не скрою — для меня горе Ярины ужасней всех пыток. Немцы надругались над юными душами. Они растоптали самое сокровенное: право человека умереть на своей земле. Пусть не попытаются завтра тюремщики Ярины прикинуться людьми. Мы вспомним тишину огромных лагерей, где глотали слезы невольницы. Страшное проклятье повиснет над землей тюремщиков: проклятье тишины. Молча пройдет по широким улицам Германии справедливость. Может быть, сейчас в лесах Шварцвальда и Гарца еще чирикают птицы. Их не слыхала Ярина. Их не слышат невольницы. Да улетят птицы из проклятого неба. Да не будет у тюремщиков ни слов, ни имени: только номера.
2 сентября 1943 г.
Изгнание врага
В эти торжественные часы хочется сосредоточиться, взглянуть назад.
Сентябрь сорок первого… По Крещатику проходят немецкие колонны. Берлинское радио каждый день сообщает о захвате городов, сопровождая сводки барабанным боем, присвистом, щелканьем, лаем Гитлера, воем сотни комментаторов. Сухими, жесткими глазами провожают бабы отступающих красноармейцев. Фельдмаршал фон Рейхенау снимается на фоне Харькова, и немцы сопровождают фотографию короткой подписью: «Завоеватель». Пыль мечется над проселками: танки Гудериана несутся из Путивля, из Конотопа к Орлу. Плетутся на восток женщины с грудными детьми, а немецкие летчики их расстреливают и, возвратясь на аэродром, пьют «за победу!». В Германию идут поезда с украинской пшеницей. Гитлер кричит: «Красной Армии больше нет». Гитлер вместе с Муссолини снимаются среди развалин Смоленска. Почтенный профессор читает лекцию в Гейдельберге: «Россия — это колосс на глиняных ногах», и студентики, еще не призванные в армию, гогочут: «На глиняных, го-го!»… Немцы врываются в Донбасс. Осенний ветер качает тела повешенных горняков. Берлин озабоченно кудахчет: «Нам не хватает комендантов и полицейских». Им кажется, что партия выиграна. И даже американская газета «Нью-Йорк таймс» пишет: «С потерей Донбасса становится почти немыслимым организованное сопротивление России…»
Это было два года тому назад, и об этом сегодня стоит вспомнить. Сегодня, когда колосс Россия шагает стальными ногами на запад, когда многие за границей не находят достаточно эпитетов для прославления Красной Армии, когда, обливаясь слезами облегчения, прижимают к себе бабы запыленных бойцов, когда никто уже не помнит о Муссолини, который снимался в Смоленске, и когда Гитлер молчит — ему нечего больше сказать, когда каждый день мы узнаем об освобождении десятка городов, когда началось изгнание врага.
Да, то, что сейчас происходит, это не одно из сражений, это воистину изгнание врага. Впервые всем нашим существом мы ощущаем начало конца.
В течение двух лет немцы писали о значении Донбасса. В германских консульствах — в Аргентине, в Швеции, в Португалии — под портретами Гитлера висели многокрасочные карты Донбасса; треугольниками, ромбами, квадратами были обозначены богатства захваченного края. Экономисты выпускали труды о прошлом, настоящем и будущем Донбасса. Военные обозреватели, снисходительно говоря о «непонятном упрямстве русских»,
Мы хорошо знаем, чем была для нас потеря Донбасса. Мы не скрывали от себя наших ран. Мы выдержали то, чего, казалось, нельзя выдержать. Мы потеряли уголь Донбасса, руду, хлеба Украины, Кубани, Дона, заводы Днепропетровска, Харькова, Воронежа, Сталинграда, нефть Майкопа, мы очень много потеряли. В одном из недавних боев пулеметчик Сытин был ранен, но продолжал стрелять. В госпитале врач, увидав, сколько крови потерял раненый, спросил его: «Как вы выдержали?..» Сытин ответил: «Прогнать их хотелось…» Огромная внутренняя сила два страшных года поддерживала Россию. Она помогла и бойцам, и горнякам Сибири, и женщинам перенести все потери.
Теперь Красная Армия отвоевала Донбасс. Она отвоевала этот великий рабочий муравейник, тепло и свет нашей родины. Рабочая страна, мы любим Донбасс. Он дорог нам традициями, гордым нравом шахтеров, их приверженностью к свободе. Это не просто две области, это не столько-то квадратных километров, это солнечное сплетение Советского Союза и это любовь молодой, гордой, новой России.
Мы вправе праздновать освобождение Донбасса, но даже Донбасс теперь только глава. Происходит нечто большее: изгнание врага. Три дня прожило в сводках «Конотопское направление», и вот Конотоп уже в тылу. Мы понимаем, что значит Бахмач… Как горят глаза украинцев — и под Ленинградом, и в далекой Карелии, и в Смоленщине! Киев ждет, Киев уже слышит в ночи смутный гул: это идет свобода.
Еще две недели тому назад немцы писали: «Русским удалось захватить один город Орел и маленькую территорию, нигде не превосходящую пятидесяти километров в глубину. Они не смогли овладеть Донбассом и выбить нас из Украины». Хвастуны, они храбрились до последнего: пока не побежали. Может быть, Харьков, Сумы, Конотоп — это не Украина? Может быть, в Сталино теперь не мы, а немцы? Лжецы, кого они хотят обмануть? Мы давно перестали спорить с ними словами. Мы опровергаем их артиллерийским огнем. Пусть, отдышавшись на минуту, они вопят: «Мы потеряли всего-навсего сто городов. Мы пробежали всего-навсего двести километров». Не договорив, они тронутся дальше.
Мы знаем, что враг еще не добит. Немцы гонят на запад сотни тысяч украинок и русских: женщины должны строить новые укрепления. Немцы кричат о каком-то «Восточном вале». Они хотят зацепиться за холмы, за реки, за болота. Они еще не сломлены. Они еще повинуются своим начальникам. Фриц, выбитый из Донбасса, будет драться у Запорожья. Фриц, уцелевший в Конотопе, оскалит зубы у Бахмача. Мы не преуменьшаем силы врага. Он еще не растерял своей сильной техники. Он еще может бросить в бой свои резервы. Но потери немцев непоправимы: не только территорию потеряли враги, они потеряли веру в победу.
Нелегко пробиваться вперед Красной Армии. Военные специалисты могут объяснить это изумительное наступление возросшим боевым опытом, большей дисциплиной, лучшим порядком, мощной техникой, взаимодействием пехоты и артиллерии, ролью танковых корпусов. Они будут трижды правы. Писатель, я хочу сказать о другом, о той силе, которая превратила степенных и мирных крестьян Поволжья или Сибири в яростных солдат, о той силе, которая позволяет пехотинцу проходить в день по сорок километров, не бояться угрозы на флангах, усмехаться при виде немецких бомбардировщиков, идти, идти и снова идти. В эти дни побед я хочу еще раз напомнить, что есть в нашей войне нечто отличное, выделяющее ее среди всех войн: теперь войну ведет не только разум народа, не только его горячая привязанность к своей земле, войну ведет и возмущенная совесть. Рука об руку шагают справедливость и Россия: они воодушевлены одним.