Война. 1941—1945
Шрифт:
Вот несколько открытий этих господ. Марсель и Лион были древними германскими колониями. Испания — страна германской расы. Шекспир был немцем. Коперник был немцем. Кирилл и Мефодий выросли на немецкой культуре. Киевское княжество находилось в германской орбите. Индия по крови связана с Германией.
Для изображения немецкого героизма требуется посредственный журналист и четверть шнапса. Мы узнаем, что один немецкий летчик сбил триста восемьдесят английских самолетов, что возле Скутари шесть немецких солдат уничтожили сербскую дивизию и что три немецких солдата окружили советский батальон.
Имеются в
Война против Советского Союза вдохновила Геббельса. Этот колченогий выродок с заячьей губой день и ночь врет — на конвейере. Вот образцы его творчества:
«Берлин, 27 июля. После вчерашней бомбардировки Москва горит. Уничтожены восемьсот домов. Кремль представляет собой дымящиеся развалины. Разрушен Могэс. В Москве нет больше электричества и трамвай не работает».
«Берлин, 8 августа. Москва опустела. Половина министерств уже выехала в Горький, другая половина будет отправлена в Нижний Новгород».
Знать, что Нижний — это тот же Горький? Его учили не географии, а вранью. Что касается немцев, они все проглотят… Да и как проверить, сидя в Берлине, стоит Москва на месте или не стоит?
Берлинские кумушки, сидя в бомбоубежищах (с неба падают то английские бомбы, то советские), подбадривают друг друга: «У нас есть новое оружие». Да, у них есть «новое оружие» — это ложь, безнаказанная, беспримерная, беспардонная.
Когда обманывают ребенка — обидно, хочется прогнать обманщика. Но немцы не детки, это великовозрастные детины с линотипами и автоматами. Почему их обманывают? Потому что они хотят быть обманутыми. Им страшна правда. Вожак «гитлеровской молодежи» Бальдур фон Ширах сказал: «Лучше германская ложь, чем человеческая правда». А один из его выкормышей, ефрейтор Штампе, записал в дневнике: «Сегодня передавали по радио, что три миллиона русских окружены и мы их через неделю всех перебьем. Может быть — вранье, но во всяком случае приятно слушать…»
Они выросли на лжи, это их материнское молоко. Они лгут подчиненным. Они лгут начальникам. Они лгут за границей. Они лгут у себя дома. Они не могут не лгать. Когда они подписывают договор о дружбе, они прикидывают, куда бы кинуть бомбу. Когда они говорят о культуре, это значит, что через час они будут грабить, а через два вешать.
Спорить с ними? — Штыками. Опровергать их ложь? — Пулями.
29 августа 1941 г.
Война нервов
Во время первой мировой войны я был на Западном фронте. Я видел, как немцы штурмовали форты Вердена. Они шли рядами под огонь и падали. Вслед шли другие.
Это было осенью 1918 года — они перечисляли свои победы: «Мы в Брюсселе, мы в Белграде, мы в Бухаресте, мы в Киеве». И вдруг повернули с фронта домой: победители превратились в дезертиров. Главнокомандующий германской армией послал к союзникам парламентариев: он молил о перемирии.
Поразительна легкость, с которой немцы переходят от упоения к отчаянию, от самодовольства к самоуничижению, от педантизма к анархии. Все знают, что немцы аккуратны. Эта аккуратность доходит до безумия. В берлинских квартирах я видел на сахарнице надпись: «сахар», на выключателе указание «свет — вверх» (это у себя в комнате!). Когда немец путешествует, он везет зонтик в футляре, и на футляре написано «зонтик». Но от фанатичного порядка он легко переходит к полному беспорядку. В захваченных странах немцы ведут себя, как дикари: ломают, жгут, режут племенных коров, рубят плодовые деревья.
Как-то в Берлине была демонстрация гитлеровцев — года за два до воцарения Гитлера. Полиция разгоняла демонстрантов. Это происходило в парке. Убегая от полицейских, гитлеровцы бежали по дорожкам — они боялись помять газон: за это полагалось три марки штрафа. А теперь они с увлечением вытоптали пол-Европы.
Прошлым летом в Берлине я видел забавную сцену. Автомобилей в городе почти не было за отсутствием бензина. На людном перекрестке стояла толпа пешеходов. Мостовые были идеально пусты, но люди глядели на красный диск светофора и, как завороженные, не двигались. И вот этим сверхдисциплинированным немцам их командиры вынуждены ежедневно напоминать: нельзя напиваться до бесчувствия, нельзя терять в лесу пулеметы, как булавки, нельзя скидывать бомбы в болото, когда их приказано скидывать на город.
Они начали войну против нас с истерических восторгов. Они каждый день «уничтожали» Красную Армию. Они каждый день «ликвидировали» советскую авиацию. Нельзя было понять, как можно в третий или в четвертый раз «уничтожить» авиацию, которая уже была «уничтожена» за неделю до того. По радио они прерывали военные сводки кошачьими концертами: били в барабаны, дули в трубы, мяукали «гейль», пускали хлопушки. Теперь их дикторы меланхолически говорят: «Сопротивление красных растет».
На убитом ефрейторе Рузаме нашли три письма: он не успел их отправить. Первое письмо помечено 31 июля. В нем чувствуются первые сомнения:
«Прошло уже шесть недель, как мы находимся в чужой стране. Войну на востоке мы представляли себе иначе. Мы знали, что русские будут драться, но никто не предполагал, что они будут так отчаянно драться. Мы принимали участие в боях в районе Орши. Надеемся увидеть скоро русскую столицу. Тогда эта ужасная война кончится…»
Прошла всего неделя, и 5 августа ефрейтор пишет:
«У нас одно желание — скорее бы кончилась эта ужасная война! Если Москва падет, русские увидят безнадежность своего состояния. Но я думаю, что лучше было бы не начинать этой войны. Во всяком случае, то, что мы пережили в России, нельзя сравнить с Францией и Польшей. Здесь в любой день можно потерять жизнь…»