Война. Апрель 1942 г. - март 1943 г.

Эренбург Илья Григорьевич

К присяге приведут свидетелей. Париж скажет: «Германия, ты помнишь дорогу беженцев, расстрелянных женщин, ты помнишь казни заложников?» Норвежцы огласят списки расстрелянных, и глухо скажет Греция: «Мой народ немцы удушили голодом». Коротко отчеканит Англия: «Ты помнишь Ковентри?» Из пепла встанет Белград и спросит: «Помнишь?» Голландия напомнит о Роттердаме, и Польша о Варшаве. «Лидице», — скажут чехи.

Длинный будет у нас список, — от дворцов Ленинграда до хат Украины, от рва под Керчью до Истры. Пройдет к судейскому столу простая русская крестьянка из села Ломовы Горки и скажет: «Село сожгли,

всех расстреляли — от мала до велика. Расстреляли Сеню Михайлова, ему было десять лет отроду, и младенца Анну Тенлякову, трех месяцев отроду…» «Германия; ты помнишь муки России?» — спросим мы. Это будет четвертой годовщиной Германии.

27 августа 1942 г.

Вавилон

За Полярным кругом в норвежском городке Тромзе сидят баварцы, пьют пиво и кричат «гох». На другом конце Европы, в солнечном Биаррице, пруссаки маршируют по улицам и поют свои песни. Кто на Крите? Умирающие с голоду греки и немцы. Немцы в Лапландии. Немцы в горах Кавказа. Немцы расползлись, как клопы. Они по ту сторону Средиземного моря — в Египте. Их лодки снуют у берегов Бразилии. Есть только одна страна, которая с каждым днем освобождается от немцев: Германия.

Швед, побывавший недавно в Дармштадте, рассказывает: «На вокзале носильщики — хорваты, с ними объясняются жестами. Ботинки мне чистил итальянец. В кафе два официанта — французы, третий — испанец. Рабочие чинили трамвайную линию; я подошел и услышал, что они говорят по-чешски. В том доме, где я жил, было две прислуги: одна полька, другая украинка. На заводах много венгров и чехов. В шести километрах от города — лагерь русских военнопленных, они работают на земляных работах. У огородников вокруг Дармштадта — русские женщины из Орла и Курска. Все вместе по напоминает вавилонское столпотворение».

Это описание иностранца, который наблюдал жизнь немецкого города со стороны. Но вот что пишет Анна Зиберт из Альтенштадта своему приятелю эсэсовцу Максу Бернарскому: «У нас семнадцатилетние подростки призваны для подготовки в войска СС. Мы, девушки, сейчас обучаемся, вскоре мы будем использованы, по всей вероятности, в России. На прошлой неделе мы получили пять русских девушек. Наш Альтенштадт стал наполовину „интернациональным“ государством: французы, поляки, украинцы, сербы, итальянцы. К этому, конечно; прибавятся англичане и американцы».

Бетти Шуммер пишет мужу из Вены: «Очень тяжело жить, так, как в Вене теперь сплошь иностранцы. В трамвае слышишь только итальянцев, испанцев, венгров, чехов, словаков, греков, болгар, а жителей Вены — совсем не видно».

Пленный Вальтер Шведлер рассказывает о большом химическом заводе «Леина» в Мерзебурге: «Моего шурина не хотели отпускать, так как он единственный немец в бригаде. Остальные — итальянцы, венгры, хорваты, словом, вся Европа. Объясняются они только жестами. Они ничего не хотят делать. Едва удастся собрать и поставить на работу трех итальянцев, как нужно итти к чехам. Займешься чехами, а итальянцы уже не работают, так все время…»

Рабы не понимают своих господ, рабы не понимают друг друга… Вместо языка остались только жесты. Стоит немцу отвернуться, как перестают работать итальянцы или венгры. Тюрьма велика: нехватает тюремщиков.

Напрасно

блюстители расовой теории мечтали о «чистой немецкой породе». Несмотря на полицейские запреты, немки аккуратно спариваются с иностранцами. Арийские производители далеко — в блиндажах, а под боком рабы «низшей породы». Немки не привередничают. Итальянец Джиованни Вольпи пишет из немецкого города Куфштейна: «Я тебе прямо скажу — немки кидаются на шею. Они прямо обезумели. Мы разговариваем предпочтительно руками, так как я не знаю и десяти немецких слов. Вчера это было с женой парикмахера, ее муж в России. Одним словом, за последний месяц у меня было шестнадцать похождений». Ефрейтору Эриху Гонти пишет мать: «К нам прислали словаков… Будь мужественным, мой сынок: Гильда плохая жена. Если она тебе редко пишет, это потому, что в ней остатки совести. Мария Мюллер пишет каждый день своему мужу, а здесь, не стесняясь, ходит со словаком под ручку…» Германия стала международным публичным домом..

Немногочисленные немцы, оставшиеся в Германии, насилуют иностранных рабынь. Газета «Шварце кор» пишет: «Особенного внимания заслуживает отношение в иностранным работницам. Мы не собираемся защищать их честь., Однако немецкий мужчина унижает., достоинство немецкого народа, если он относится в иностранкам с уважением, как к немкам, Ведь это представительницы побежденных и воюющих с нами народов». Итак, насиловать можно, уважать нельзя. Впрочем, напрасно павианы из «Шварце кор» волнуются: насильники не склонны рыцарствовать.

О том, как живут рабы в Германии, мы можем судить по двум письмам…

Помещик Эрнст Вергау пишет сыну из Пиллау (Восточная Пруссия): «У меня работал на конюшне француз. Он уверял, что он студент, и капризничал. Ты видишь эти парижские штучки, как будто он — Клемансо. Я его поставил на место, он не хотел есть еду, которую я даю всем пленным. Подумать, что они едят немецкий хлеб, эти свиньи! Тогда я ему сказал: „Жри лягушек, все знают, что французы — лягушатники“. Он убежал, но его нашли — две полицейские собаки за ним гонялись до утра. Тогда я его привязал к столбу и написал: „Клемансо — негр-лягушатник“».

Крестьянка Анна Геллер пишет мужу из Нейкирхеца (Саксония): «Когда нужно было убирать хлеб, русская повесилась. Это не народ, а какая-то пакость. Я ей давала есть и дала даже передник. Сначала она кричала, что не хочет жить в сарае с Карлом. Я думаю, для такой дряни честь, если немец ею не брезгает… Потом она стащила сухари тети Минны. Когда я ее наказала, та повесилась в сарае. У меня и так нервы не в порядке, а здесь еще такое зрелище. Можешь меня пожалеть…»

Мы не знаем имен затравленного француза и русской мученицы, но мы не забудем имея Вергау и Геллер.

Семь миллионов чужеземных рабов и рабынь томятся в Германии. Они говорят на разных языках, но они понимают друг друга: все они смертельно ненавидят немцев. Когда союзные армии подойдут к границам Германии, их восторженно встретят миллионы узников. Судить гитлеровцев будут не международные юристы, в Гаагском трибунале, а французские, чешские, польские и украинские рабы в Дармштадте, в Мерзебурге, в Альтенштадте, в Пиллау, в Нейкирхене, — во всех германских городах и селах.

2 сентября 1942 г.