Война

Стаднюк Иван Фотиевич

«Я и сам тоже пришел к такому выводу, – серьезно произнес Фейхтвангер. – Но случается, когда ваши люди, несомненно обладающие вкусом, выставляют бюсты и портреты Сталина в местах не совсем подходящих. Например, огромный бюст при входе на выставку Рембрандта. По-моему, Сталину под одной крышей с Рембрандтом неуютно».

«В самом деле там выставлен бюст?» – удивился Сталин и помрачнел.

«Да, я видел…»

Наступило молчание. Сталин стал расхаживать по кабинету.

«Дураки, – наконец заговорил он без всякой запальчивости. – Среди интеллигенции есть люди, не сразу пришедшие в наши ряды. Некоторые из них с удвоенным рвением

стараются доказать преданность Советской власти. А подхалимствующий дурак приносит вреда больше, чем сотня врагов… Не исключен и злой умысел, чтобы дискредитировать Сталина».

«Только я не хочу быть причиной разбирательства, – просительно заметил Фейхтвангер. – У вас при таких обвинениях грозит тяжкая кара».

«Да, с врагами мы не очень церемонимся, – жестковато заметил Сталин.

– Но все-таки я не думаю, что бюст Сталина водрузили специально к выставке Рембрандта. Видимо, он стоял там и до выставки». – И Сталин, подойдя к своему столу, сделал карандашом пометку на календаре.

И сейчас, когда машина мчалась по Арбату, ему вспомнилась первомайская демонстрация, колонны ликующих людей с портретами Ленина, Сталина, членов Политбюро, с транспарантами, лозунгами, цветами. Половодье улыбок, шквал возгласов – искренняя любовь, глубокая вера и преданность народа зримым сверкающим потоком захлестывали трибуну Мавзолея и его, Сталина…

Да, так было… Иначе и быть не могло, ибо тогда пронесшиеся через жизнь народа бедствия, связанные с попранием законности, еще не отождествлялись с именем Сталина. В сознании огромного большинства людей кто угодно мог быть виноватым в жестоких перегибах классовой борьбы, только не Сталин. И когда наступила пора военных испытаний, народ, естественно, обращал свои вопрошающие взоры к нему, а он – к народу и его истории…

Кортеж черных лимузинов, в одном из которых ехал Сталин, промчался через Боровицкие ворота на территорию Кремля.

В своем кабинете Сталин посмотрел на висевшие на стене портреты Маркса, Энгельса и Ленина. В это время зашел Молотов. Он поздоровался и с недоумением проследил за устремленным на стену взглядом Сталина.

Кивнув в ответ на приветствие, Сталин, заметив удивление Молотова, усмехнулся и пояснил:

– Прикидываю, где лучше портреты повесить.

– Чьи портреты? – Молотов удивился еще больше.

– Твой да мой.

– Шутишь, Коба! – Молотов коротко засмеялся.

– А чьи тогда? – Сталин с веселым любопытством поглядел на Молотова, а тот, вспомнив вчерашний острый разговор в Наркомате обороны, засмеялся громче и ответил:

– Может быть, Тимошенко и Жукова?

– Это ближе к истине, – ответил Сталин, посерьезнев. – Портреты Тимошенко и Жукова, может, повесим после нашей победы. А сейчас надо, чтобы мы видели здесь портреты Суворова и Кутузова.

– Да, в этом есть резон, – согласился Молотов.

Оба сели: Сталин – в свое рабочее кресло, Молотов – на стул у стола. Понимающе, с тенью горечи и тревоги посмотрели друг на друга.

– Чаю хочешь? – спросил Сталин.

– Благодарю, – отрицательно качнул головой Молотов. – Чаепитие располагает меня к неторопливым разговорам. А дел пропасть. Во-первых, настоятельно атакует английский посол. Сильно обижается господин Криппс, что ты не торопишься принять его.

– Наша неторопливость, учитывая, что перья летят с нас, а не с Черчилля, не уронит нас в глазах англичан и еще кое-кого…

– Посол дает понять,

что Черчилль поручил ему встретиться в первую очередь лично с тобой.

– Пусть еще потомится… Разберемся со своими сложностями, наметим программу действий, потом начнем встречаться с дипломатами.

– И во-вторых, – продолжил Молотов ранее начатую мысль, – сегодня на Политбюро и Совнаркоме надо рассмотреть проект общего мобилизационного народнохозяйственного плана на третий квартал этого года. Иначе заморозим деятельность Госплана.

– Хорошо, – согласился Сталин и начал набивать табаком трубку. – Но давай, товарищ Молотов, все по порядку. Скажи, пожалуйста, тебе не кажется, что нам надо решительно и немедленно сосредоточивать гражданскую и военную власть в одних руках?

Молотов посмотрел на Сталина с пониманием истоков его тревог и, побарабанив пальцами по столу, раздумчиво ответил:

– Да, эта мысль неоднократно приходила и мне. Надо, чтобы все в государстве глубоко поняли и ощутили, что партия берет на себя полную ответственность за руководство народом и армией в столь тяжелейшие дни. Это пойдет на пользу и высшему военному командованию. У него появится больше уверенности и раскованности в мышлении, в принятии важнейших решений, которые будут обретать силу закона при одобрении… высшей военно-партийной, что ли, инстанцией… Не знаю, как точнее ее наименовать.

– Я помню, как было в ноябре восемнадцатого, – сказал Сталин. – Усложнились дела на фронте, и ВЦИК без промедления учредил Совет Рабочей и Крестьянской Обороны под председательством Ленина. Нам нужен орган в этом роде, с широкими функциями.

– Совершенно с тобой согласен, – убежденно заметил Молотов. – Так будет легче мобилизовать наши военные и материальные возможности, легче подчинить работу государственного аппарата нуждам фронта… Впрочем, я вижу, ты уже выносил какую-то определенную структуру. – Молотов потянулся рукой к стопке бумаги на столе Сталина. Положил перед собой чистый лист и взял карандаш. – Начнем формулировать проект документа?

За многие годы совместной работы они научились понимать друг друга с полуслова.

– Да, есть у меня наброски в уме, – сказал Сталин и задумчиво посмотрел в раскрытое окно. – Этот орган предлагаю назвать Государственным Комитетом Обороны, или сокращенно ГКО.

Обменивались мнениями, уточняли формулировки, и карандаш в руке Молотова оставлял на листе бумаги строчку за строчкой:

«Президиум Верховного Совета СССР, Центральный Комитет ВКП(б) и Совет Народных Комиссаров СССР ввиду создавшегося чрезвычайного положения и в целях быстрой мобилизации всех сил народов СССР для проведения отпора врагу, вероломно напавшему на нашу Родину, признали необходимым создать Государственный Комитет Обороны под председательством тов. Сталина И. В.

В руках Государственного Комитета Обороны сосредоточивается вся полнота власти в государстве. Все граждане и все партийные, советские, комсомольские и военные органы обязаны беспрекословно выполнять решения и распоряжения Государственного Комитета Обороны».

Когда проект постановления еще раз прочли вслух, Сталин сказал:

– Тебе, товарищ Молотов, быть заместителем Председателя ГКО.

– А кого предлагаешь в члены?

– Это вопрос не такой простой. – Сталин сдержанно засмеялся и пояснил причину своего мимолетного веселья: – Тут, как в одной карточной игре: недобор – плохо, и перебор – не лучше.