Война
Шрифт:
— Коллегиальное решение? — сказал я, практически утверждая. Блоджетт играл со мной открытыми картами, окончательно сделав ставку на Торнхелла-крейна.
— Безусловно, коллегиальное. Один я ничего не решаю во фракции, хотя голос мой обладает значительным весом. Было решено, как я уже сказал, к вам присмотреться.
— И вы начали присматриваться.
— Изначально мы полагали, что Аджи сделал из вас крейна с целью получить на престоле опасную марионетку. Однако первый же день показал, что это не так, что предположения наши — ложны! Вы… были независимы. Вы необычайной хитростью получили мандат архканцлера и ринулись в гущу боя,
— Или отчаяние обреченного?
— Сие не важно! Ваша энергия и воля были чрезвычайны!
— Равны моему неразумию, следует признать.
— Не важно! Я начал присматриваться… Мы начали присматриваться… Вы оказались способны к оседлой жизни, умны, преисполнены благородства души, хотя и вспыльчивы, но не кровожадны…
— К оседлой жизни? — Теперь настал мой черед остановиться посреди тропы. — Вы полагали, в тело Торнхелла могут вселить кого-то из… Степи?
— Или посланца Рендора либо Адоры… Кое-что подобное бывало и раньше… много раньше. Вас требовалось… проверить. К вам требовалось присмотреться.
— И вы проверили. И присмотрелись.
— Разумеется, иначе бы мы не пошли на оглашение завещания Растара, которое объявляет вас наследником короны. Судя по всем вашим поступкам, вы оказались крейном… на своем месте.
Я продолжил путь, и старший секретарь после секундной заминки направился следом. Солнце наконец-то взобралось повыше и перестало играть в зардевшуюся девственницу. Откуда-то налетали порывы ветра, трепали кроны деревьев, отрывали мелкие скукоженные, прошлогодние листья, по какой-то причине пережившие зиму на ветвях. Кружась, они опускались прямо под подметки моих ботинок и я хрустел ими, перемалывая в труху. Где-то впереди послышался плеск воды, многочисленные голоса. Оттуда же периодически стали доноситься не совсем приятные запахи тухлых овощей и гнилого мяса.
— Продолжайте, Блоджетт.
— Вы хитрым образом уладили дело с долгами Алым Крыльям, подружились с капитаном Бришером — а этот вечно пьяный буян ненавидит дворян и вообще мало кого к себе подпускает… Дело со Степью весьма нас заинтриговало… Для начала вы умело расположили к себе дочь Сандера… Вы знаете, кстати, что он сам прибыл с посольством? Это был…
— Мескатор. Дуайен посольства. Да, я понял это.
Блоджетт взглянул на меня уважительно:
— Его узнал один купец, бывавший в Степи не так давно. Узнал почти сразу, как увидел в числе посольских. А вы, ваше… величество?
— Я догадался слишком поздно. Когда посольство уже отбыло.
— Мескатор присматривался. Дочь его ничего самостоятельно не решала.
— Однако имела значительное влияние на отца.
— Несомненно так! И ваше влияние на дочь во многом определило решение Сандера принять дань и не совершать набегов на Санкструм! К тому же вам удалось сократить сумму дани — удивительное дело! Степь никогда и никому не позволяла сокращать сумму дани! Вы — первый человек, кому удалось…
Ура. Аплодисменты. Я ощутил вдруг глубокую усталость. Не знаю, что было тому причиной — то, что меня пичкали ядом несколько суток, или общее положение дел, согласно которому я обязан взвалить на себя корону нищего, полураспавшегося государства — да не просто взвалить, а сделать это с подлейшими оговорками. Наверное, то и другое сразу. Некстати вспомнилось, как отца Александра Дюма, чудовищной силы богатыря, ломавшего руками подковы, в плену притравили
— Фракции были готовы выдать Степи требуемую сумму, однако, рассудив как следует, для начала решили возложить эту обязанность на вас.
— Петлю веревочную на меня возложили, а не обязанность. И вздернули в этой петле, чтобы я подергался.
— Однако вы не просто выбрались, вы изобрели новый способ наполнения государственной казны!
— Это не я. Это старый способ наполнение казны из моего мира.
— И вы не положили в свой карман ни копейки! Ваш брат Литон изволил ознакомить меня с бухгалтерией…
— Я же не Роберт Мугабе.
Он не понял, а я не стал рассказывать про африканского диктатора, который на склоне лет провел общенациональную лотерею, положив себе в карман главный приз.
Блоджетт вдруг остановился, сделал плавный жест перед собой:
— Туда нам не стоит углубляться, государь.
— Почему?
— Грязь. — Он сказал это спокойно, с легким оттенком презрения.
— Грязь?
— Рабочий квартал Варлойна. Прачки, швеи, кузнецы, слуги… И крысы. Сюда свозят отбросы с имперских кухонь… Здесь большой ручей, в нем стирают одежды дворян и в него же сбрасывают отбросы, дабы течением их вынесло в Оргумин. Сюда, вдобавок, привозят продукты из деревень, что питают Варлойн…
Изнанка дворца. В любом, самом раззолоченном дворце есть обслуживающий персонал. И отбросы. А грязь — изнанка любого большого богатства. Я сказал с улыбкой:
— Напротив. Хочется взглянуть. Пройдемте, старший секретарь.
Глава 5-6
Глава пятая
Запах, витавший между деревьев, доносился из большого кособокого строения с обширным деревянным навесом. Под навесом сидело около тридцати мужчин и женщин, хлебавших какой-то суп из деревянных мисок. Это заведение было чем-то вроде общественной столовой для рабочих. При виде нас вскочили, начали поясно кланяться, но я велел сесть и продолжить завтрак.
Неподалеку от навеса стояло пять мусорных бочек, набитых разной тухлятиной. Там же, у груды бочек, спокойно и несколько задумчиво восседал Шурик. Возле его массивных лап рядком лежали три удавленные крысы размером с предплечье ребенка. Крыс тут, очевидно, урожай, прямо как в современном гламурном Париже, где, как известно, этих серых друзей человека больше, чем горожан… Кот задумчиво смотрел на них, однако не ел — возможно, прикидывал, хватит ли продовольствия нам, в ротонде, теперь, когда появился лишний рот — то есть Амара. Судя по тому, что рабочие время от времени бросали коту какие-то объедки, был он тут частый гость, можно сказать, обжился.
— Шурик? Как ты здесь… Ты же спал в ротонде, архаровец! Только не говори — стреляли!
Кот взглянул с таким видом, словно ничего не случилось, словно он всегда тут жил и не понимает, о чем речь вообще. Он встал, и, как полагается коту, выпятил гармошкой спину. Затем вразвалочку — очень, очень неспешно! — подошел, потерся о ноги и оделил августейшим вниманием старшего секретаря: приблизился к нему, опешившему от страха бедняге, сел на задние лапы и, подняв ряху, зевнул во всю пасть, а коты умеют разевать пасть, превращаясь в маленькое чудовище.