Война
Шрифт:
В принципе, можно приказать арестовать этого мужланистого хитреца, но ведь тогда Сакран и Армад окончательно убедятся, что я не стану отдавать корону. Пока Гицорген при мне, они лишь подозревают, а вот попытайся я от него отделаться буквально, их подозрения перейдут в уверенность, и тогда планы мои могут пошатнуться. Как минимум, под вопросом окажется план заманить экспедиционный корпус в старый порт. В общем-то, Гицорген мне сейчас даже полезен — я могу через него сливать дезу послам, и это
К счастью, вчера, пока барон отсыпался, я успел отдать кое-какие приказания.
Перформанс Гицоргена в крипте был как минимум забавен, но я счел долгом его пожурить — мягко, будто демонстрируя неуверенность, неспособность обуздать человека более сильного, чем я. Мямлей выступил, говоря проще.
— Насчет голых женских ног — я с вами солидарен, но во всем остальном… Опозорить захоронение… В такой день…
Глаза барона озорно блеснули:
— Ну вы же сами сказали, господин архканцлер: вам на родичей того, с высокой колокольни, разве нет?
Я не ответил. Гицорген играл с огнем, дерзил почти открыто, щупал пределы моего терпения. А я смолчал, пусть думает что я тряпка. Интересно, поверит?
— Куда сегодня, господин архканцлер? — спросил Гицорген с интересом. — К девочкам либо в игорный дом?
— Гулять по Варлойну. Скоро я навсегда его оставлю. Хочу насладиться последними днями власти.
— О, вы всегда сможете здесь бывать! Уверен, государь Варвест с радостью примет вас в любой день!
Нет слов. Он ведь ломает комедию в открытую. Но понимает ли, что я тоже перед ним в куклы играю?
Мы вышли из приемной, двинулись по Варлойну. Такие прогулки я иногда совершал и сам, чтобы научиться, в конце-то концов, ориентироваться в этом чертовом дворце, похожем на завалившуюся на бок Вавилонскую башню.
В окошки смотрело оловянно-серое небо.
Странное ощущение: еще недавно этот дворец был набит моими родичами, а теперь их нет. И уже не будет. Если подумать хорошенько: я и Варвест — единственные, кто может продолжить в Санкструме линию Растаров. Нет, очень может быть, что Экверис прижил еще бастардов, тем более и Блоджетт не отрицал, но признал он только меня, а значит, я единственный для Варвеста конкурент. Почти побежденный, жалкий…
Сквозь строй Алых пробился один из моих секретарей, доложил сбивчиво:
— Господин архканцлер, черный мор в порту не унимается! С утра насчитали уже двадцать трупов! Мор проник и на суда, хоть и пытались огородить… бесполезно! Ужасные миазмы всепроникающие, и нет от них спасения!
Я бросил руку ко лбу, провел дрожащими пальцами.
— О Ашар… К счастью, стены порта высоки, миазмы за них не проникнут. Но сам порт… Велите отвезти туда еще дров, пусть сжигают трупы прямо на месте! В воду покойников не бросать, дабы не загрязнять миазмами Оргумин! Возниц назад не выпускать! Их тоже на карантин! Пускай сидят… Пока не переболеют все… Выпустим всех, кто выживет… Да, всех, кто выживет…
Гицорген смотрел внимательно, молча. Покачал головой сочувственно.
— Черный
— Не хочу об этом говорить! — с растущим смятением произнес я. — Не хочу… Не надо! Слышите, не надо!
Пусть думает, что мор действительно меня пугает.
Барон еще раз внимательно на меня посмотрел, лицо его было хмурым. Я возликовал: кажется, поверил. Ну, заглатывай дезу, и неси ее своим господам. А мы еще поиграем!
Настроение Гицоргена быстро выправилось. Уже через пять минут он раздавал авансы придворным дамам, одну даже хлопнул по заду и неистово заржал.
— Женщины Санкструма — это нечто! За ночь у меня бывало по три-пять штук, и хоть бы от одной я что подхватил!
Его счастье, что в Санкструм не заглянула бледная спирохета — главный подарок от Америки Европе. Парики в Европе начали носить, чтобы скрыть проплешины от сифилиса, соответственно, о париках в Санкструме имели представление лишь актеры, ну а плешь не считалась тут чем-то зазорным. В каком-то смысле нищий, разваливающийся Санкструм — счастливая страна, ибо одна из самых ужасных болезней обошла его стороной.
Гицорген расточал барские улыбки, осматривался, как хозяин. Наконец сказал развязно:
— Вы непрестанно беспокоитесь о чем-то, Торнхелл… Оставьте, оставьте! Все это, — он повел рукой перед собой, — скоро перейдет под власть Адоры, ну и Рендору перепадет жирный кусок в виде смежных с нашей границей провинций. Вам не стоит беспокоиться ни о чем! Принц Варвест наведет порядок!
Феноменальный мерзавец. Но не изменяет ли ему чувство реальности? Я же могу и психануть, и, пока у меня есть хоть какая-то власть, приказать арестовать и казнить барона.
Но он не боится. Он меня хорошо просчитал.
Солнце казалось бесцветным сквозь тучи. Везде, где я проходил, я открывал окна. Дышал полной грудью. Мне было тесно, душно и противно.
По крайней мере, я надеялся, что Гицорген в это поверит.
Все политические ОПГ Варлойна затаились, придворные шушукались. Однако нашлась одна смелая душа: в ворохе пышных, ярко-красных юбок ко мне рискнула приблизиться женщина лет сорока — высокая, с узким, действительно аристократическим лицом, обрамленным светлыми прямыми волосами. Глаза зеленые, огромные, дерзкие и умные.
Я велел Алым пустить. Благосклонно кивнул, мол, слушаю. И напрягся: это была незапланированная встреча.
— Господин архканцлер! Я — госпожа Майяна, графиня из рода Солтеров, известная в свете как Красная Графиня, — она помолчала, видимо, думала, что род Солтеров и ее прозвище должны быть известны всякому. Я не проронил ни слова. Она сбилась, затем произнесла быстро: — Вы, как я слышала… а слышала я уже немало, хотя и не могла присутствовать на вашем приеме… Вы приняли решение устраивать разводы! — Она замерла, поджав тонкие губы, будто слово «развод» имело мистический, запретный смысл.