Война

Уильямс Уолтер Йон

Цзай ответил не сразу. Его пальцы побелели, сжимая стакан. Потом ослабили хватку.

– Лорд Гомберг Флетчер был исключительно знатен и исключительно богат. Как правило, люди, рожденные в знатных и богатых семьях, не думают, что им просто повезло, а считают свое происхождение проявлением высшей мировой справедливости, иными словами, если человек красив и добродетелен, как они, он, естественно, родится в благородном семействе. – Доктор нахмурил брови. – Но, по-моему, капитан Флетчер полагал, что его высокое положение скорее обуза, чем награда.

Мартинес удивился:

–

Мне… мне так не показалось.

– Жить в соответствии с ожиданиями других – тяжкий труд, и я думаю, что он старательно нес свою ношу, – сказал Цзай. – И весьма преуспел в этом. Но не был счастлив.

Мартинес посмотрел на порхающую на стене розовощекую крылатую ребятню.

– А его коллекция? Все это? – Он показал на летающих детишек. – Разве оно не приносило ему счастья?

– С его статусом выбор ролей невелик. Пожалуй, роль эстета самая интересная. – Между бровей Цзая пролегла крестообразная морщинка. – Любовь к прекрасному стала частью его жизни, поглотив все, что не поглотило военное дело. Разрываясь между двумя этими предназначениями, он не задумывался о счастье, у него вообще не оставалось времени на раздумья. – Доктор посмотрел на Мартинеса. – Вас удивляли все эти проверки, постоянная муштра? Соблюдение традиций – парадная форма во время приемов пищи, письма вместо простого вызова по коммуникатору? Причиной тому, если хотите знать мое мнение, была боязнь остаться наедине со своими мыслями.

" Тупой, как ржавый нож", – слова Чандры звучали в ушах Мартинеса.

Он глотнул виски, размышляя над словами Цзая.

– Вот вы говорите, – осторожно начал он, – он не жил, а играл роль.

– Человек познает себя, попадая в трудности, или сталкиваясь с сопротивлением, или пожиная плоды неверно принятых решений. У Флетчера не было ни трудностей, ни сопротивления, ни удручающих последствий. Ему дали роль, и он старался более или менее убедительно играть ее, не отступая ни на шаг. А жаль. – Доктор наклонил голову и погрузился в созерцание стакана, стоящего у него на круглом животике.

Мартинес опустил свой стакан на стол. Получилось чуть громче, чем надо, и Цзай вздрогнул.

– Без последствий, пока он не убил инженера Тука, – сказал капитан.

Цзай промолчал.

– Он заполнил свою пустоту этим? – спросил Мартинес. – Перерезав человеку глотку?

Цзай бросил взгляд на Мартинеса из-под опущенных седых бровей, сверкнув темными глазами.

– Знаете, я спрашивал его. В тот же день, по просьбе леди Миши. Кажется, она надеялась, что я признаю Флетчера невменяемым и она сможет отстранить его от командования. – Он скривил рот. – Боюсь, я ее разочаровал. Капитан Флетчер был в абсолютно здравом уме.

Мартинес почти сорвался на крик:

– Так почему же он убил Тука?

Цзай быстро облизал губы.

– Сказал, что убил, потому что того требовала честь "Прославленного".

Мартинес уставился на врача. Слова замерли на языке. Он глотнул виски.

– Что он имел в виду? – наконец выговорил капитан.

Цзай пожал плечами.

– Вы дружили?

Цзай покачал головой.

– На корабле у Гомберга не было друзей.

Он полностью погрузился в свое дело и ожидал того же от остальных.

– Но вы же отправились за ним на "Прославленный".

Цзай чуть улыбнулся и потер ногу.

– У этой работы свои преимущества. Моя практика на Сандаме процветала, но было скучно, так скучно, что моя жена ушла к другому. Дети почти взрослые. Когда молодой Гомберг получил корабль и предложил мне место, я понял, что не видел ни Заншаа, ни Пасти, ни Торговых рядов Харзапиды. И я посетил все это и даже больше.

Мартинес неожиданно разозлился. Ответы доктора не приблизили к разгадке смерти Флетчера, запутывая всё сильнее, а ведь единственное, что он действительно хотел узнать о капитане, было имя его убийцы. Даже плевать на мотивы. Он просто хотел найти преступника и забыть об этом деле.

– А что там висит у Флетчера в спальне? – спросил Мартинес. – Что за человек привязан к дереву?

На губах доктора заиграла легкая улыбка.

– Часть коллекции, которую нельзя показывать чужим. У капитана Флетчера было специальное разрешение от Управления цензуры, позволявшее собирать религиозное искусство.

Мартинес онемел. Религии давно запретили – во благо общества. Праксис гласил, что верования приводят к иррациональным и бездоказательным умозаключениям по поводу устройства вселенной. Под запрет попали и произведения искусства, вдохновленные такой верой. Обычно их можно было увидеть только в музеях предрассудков, построенных в главных мегаполисах империи.

Конечно, всегда существовали коллекционеры и ученые, которым доверялось иметь дело со столь опасным материалом. Но то, что на борту "Прославленного" оказался не только один из них, но и с частью такой коллекции, в голове не укладывалось.

– Его интересовали какие-то определенные культы? – наконец спросил Мартинес.

– Те, после которых остались замечательные образчики живописи и скульптуры, – ответил Цзай. – Не знаю, знакомы ли вы с искусством древней Терры…

– Нет.

– Множество произведений, особенно относящихся к ранней эпохе, было связано с той или иной религией. Конечно, сегодня многие из тех культов позабылись и связанные с ними предметы выставляются в обычных музеях.

– Вот как. – Мартинес побарабанил пальцами по столу. – А почему капитан Флетчер повесил это… этот предмет… на стену, ведь каждый раз, засыпая, он видел именно его?

Цзай казался искренним.

– Не знаю. Но хотел бы знать, лорд капитан.

– Ведь это никак не связано с эротикой, нет?

Вопрос развеселил доктора.

– Вряд ли Гомберг увлекался гомосексуальным бичеванием. – Он пожал плечами. – Но люди такие разные, вы меня понимаете?

Ещё одно разочарование. Мартинес рассердился.

– Кажется, да.

Цзай поставил пустой стакан на поднос.

– Благодарю, лорд капитан. Жаль, что почти не помог вам.

Мартинес многозначительно посмотрел на вещественные доказательства:

– Зато нам поможет это.

– Надеюсь. – Цзай встал и собрал коробочки. – Пойду делать анализы. С вашего разрешения.