Война
Шрифт:
Пока тряслись по просёлку, Сабатеев курил в окно и зло корил себя: «Растяпа! Надо же так опростоволоситься. Сам отдал врагу оружие!». Не помогало и самооправдание, что расслабился – мол, тяжко таскать пистолет на поясе. А он, зараза, незаметно залез в кузов под брезент.
Сабатеева охватили противоречивые чувства. Некстати всплыло в подсознании, как поддатый энкавэдэшник, тряся ПэПэШа, вопил в пустоту леса: «Всех укокошу! Дайте команду!». Александр не придал бы пьяному бахвальству значения, коли не достиг его ушей леденящий слушок: при отступлении армии упыри с малиновыми околышами положили
Что ж, пронесла нелёгкая. Хотя не стоит терять бдительность.
«Но какая штука-то вывернулась! – повернулись мысли Александра в другом направлении. – Почти как у отца». Воспоминания унесли его далеко, пока вдоль тёмной дороги мелькали хвойные ветви.
***
Его отец Николай был родом из-под Царицына – жил в селе Красная Слобода, что за Волгой. Когда пошёл служить, отправили конногвардейцем в Туркестан гонять басмачей, уж больно те досаждали местной власти. Правда, азиатские сопротивленцы называли себя борцами за веру – моджахедами. И в одной из схваток получилось так, что уже конногвардейцы очутились в хитром капкане.
Порубили почти весь отряд. Живыми в плен взяли лишь троих, среди них – Николай. Басмачи отпустили их позже за выкуп, что было невероятным чудом.
Вернувшись, молодой мужчина дал обет: никогда не брать в руки оружие, стал священником. Да началась после революции борьба советской власти с церковью. Пришли и в их храм снимать колокола. Нетерпимых атеистов встретил на пороге священник: «Убивайте, не дам снимать!». Избили, сняли. И, чтобы было неповадно, суд отправил всё семейство на север. Кроме Александра, было ещё двое старших братьев. Сколько они помучились, один бог ведает! И однажды Николай устроил побег супруге вместе с десятилетним Сашкой. Их ловили по лесам, да староверы не выдали, укрыли. А через несколько лет и мужская часть семьи вернулась по окончанию срока.
После школы Александр поступил автобронетанковое училище, закончил его младшим лейтенантом. Да не разрешили ему осуществить заветную мечту – водить танк. Только автомобиль! Мол, сын несознательного гражданина советской страны не имеет права водить грозную машину. Мало ли что там «сын за отца не отвечает»!
Зато при начавшейся финской войне – пожалуйста, в первую очередь. Без вопросов о происхождении. А позже Сабатеев попал уже на Волховский фронт. Увы, не позволила новая война побывать в родных краях.
В письмах отец наставлял: «Всякая власть, сынок, от Бога. Раз так получилось, держись, неси свой крест. Ведь и я не таю зла за всё, что пришлось претерпеть нам». Наверное, прав отец. И не провидение ли, что то же самое случилось с сыном?
Из мешка что-то упиралось в ногу. Александр вытащил бритву, и вспомнил мать с девчонками. «Всё-таки жаль, что он выбрал другой путь, – подумал лейтенант. – Очень жаль».
Чёрный кот и фашисты
Плексовый колпак сорвало вмиг. Обжигающий поток воздуха ударил в лицо, и он чуть не задохнулся. Медлить было нельзя, так как объятый пламенем «ястребок» заваливался на крыло. Другого
Иван, превозмогая дикую боль в прострелянной голени, подтянулся на руках за край кабины и кувыркнулся в жуткую пустоту. Несколько мгновений, и над ним хлопнул раскрывающийся парашют. Калинцев цепко оглядел его – вроде тот цел. И тут же уловил боковым зрением, как на него несётся «мессер». «Конец», – обречённо мелькнуло в голове. В животе Ивана что-то сжалось от страха. К лётчику уже протянулась пунктирная линия огня. Но свист пуль донёсся чуть ниже ног. После этого фашист резко взял вверх, сделав «горку». Калинцев злорадно отметил: «Промазал, гад. Не рассчитал моё падение».
Его самолёт, оставляя дымный след, падал за лес. Лётчик глянул вниз: до земли оставалось совсем немного. Она приближалась стремительно. Его несло к лесной прогалине. Иван кое-как подтянул левую раненную ногу, носок правой чуть вытянул, готовясь к приземлению.
Сильный толчок. Калинцев, не удержавшись, завалился на бок, упал. Вновь резанула боль в голени. Он протяжно застонал. А белый пузырь парашюта уже сдулся, распластавшись по жухлой траве. Следом раздался далёкий взрыв. «Отлеталась любимая птичка, – с горечью подумал Иван. – Как и я тоже. Ничего, ещё поборемся». Потрогал кобуру. «Если начнут искать, живым не дамся», – отбросил Иван мерзкие опасения, которые помимо воли возвращались и возвращались к нему. Он точно на территории Белоруссии, оккупированной врагом.
Их эскадрилья едва отбомбилась по эшелонам немцев на железнодорожной станции, как появились самолёты противника. Догнали наши тихоходы с горделивым названием «ястребки». Как Калинцев не уворачивался, его сбили. Полудеревянный самолёт в момент превратился в горящую жар-птицу. Что случилось с товарищами, можно было лишь догадываться. На войне быстро превращаешься из охотника в дичь.
Судьба, конечно, уже помиловала его один раз, однако вряд ли это повторится. И лётчик всё никак не мог отойти от пережитого.
***
В октябре темнеет быстро. Если поначалу Иван ничего не чувствовал сгоряча, то сейчас его начала пробирать холодная сырость. Надо было немедля подниматься. Но как?!
Он скинул лямки ранца и пополз, превозмогая боль и усталость. Двинулся в чащу леса. Однако через метров сто понял, что ошибся. Лесная возвышенность не давала разглядеть, что дальше. Пополз к пашне. Вспомнил, что при полёте внизу мелькали сельские строения. Возможно, они где-то во-он в той стороне. Нужно только ещё немного проползти. Вот и собачий вой послышался. Значит, всё верно.
Ивана будто долбануло током, когда раненой ногой задел кочку. Уткнулся в беспамятстве в стылую почву. Очнулся от дождинок, что били по щеке. Напряг силы и снова пополз на вершину косогора, чтобы осмотреться.
Ёлы-палы! У Калинцева даже захолонуло от представшей картины. Чёрные пятна пожарищ с уцелевшими кое-где трубами печей. Видимо, каратели сожгли село недавно – всё вокруг ещё дымилось. И не единой души. Лишь сиротливая свора металась с места на место, ища знакомые запахи.
Темень сгущалась. Уже мало что было различить. И тут у Ивана ёкнуло: чуть на отшибе стояла мельница. Как она сохранилась, непонятно. Её крылья жалобно скрипели на ветру.