Войнаровская
Шрифт:
— А она — не посмотрела! — пустил кто-то шпильку.
— Посмотрела. Но... никакого эффекта! Равнодушно пробежала глазами и только на одном рисунке остановила внимание. Я готов был провалиться сквозь землю или скорее порвать рисунки, однако не порвал.
— Жалко стало? Честолюбие взяло верх?
— Нет! — каялся бывший юный художник.— Один-то рисунок ей нравился! А какой? Я-то не видел! Пришлось пощадить все.
— А рисовать бросил.
— Что вы! Наоборот: пуще взялся! Больше стал рисовать и как-то истово, словно в отместку за прохладное отношение
Все дружно посмеялись вместе с рассказчиком.
«Содокладчиками» могли быть, пожалуй, все. В той или иной степени мы все влюблялись в нее. Но повторяться было запрещено. Извольте говорить о другом объекте своей восторженности!
Не разрешили бы и мне, избранному тамадой застольных тостов о неразделенной любви, сказать свое слово о Леночке, о которой мог бы рассказать что-то не менее драматическое.
Вторым говорил Валентин Ленсков.
— В свои семнадцать лет я был наивным студентом...
И сразу каскад реплик:
— Ты?.. О, Ромео!
— Дон Жуан Таврический!
— Девчонки в тебе души не чаяли.
— Внуков, поди,— баскетбольная команда!..
«Ромео» спокойно выслушал шуточные реплики и сказал:
— От внуков никуда не денешься, конечно. От жен тоже. Закон природы! Но мы же условились — разговор не о женах?
— Иначе тебе не хватило б регламента!
— Хватило б! А вот о «той, о которой»,— мог бы говорить и без регламента.
— Заявка отклоняется! — предупреждаю Валентина.— Укладывайся в норму.
Ленсков шутливо поблагодарил, собрался с мыслями и начал:
— Помните Люсю?.. Умная, красивая, любила меня без ума, сама призналась. Как-то провожал ее, подал руку, а она притянула к себе и поцеловала...
— Отставить!
— За поцелуи штрафовать будем!
— Позвольте!— запротестовал Валентин.— Не я же первый поцеловал... Впрочем, конечно: не мог же я быть чурбаном и не ответить взаимным... Ладно, оставим Люсю. Расскажу о той, с кем свела меня судьба, когда я проходил практику в одном портовом городе. Можете не улыбаться: с Тоней мы ни разу не поцеловались, просто работали вместе — она тоже проходила практику.
— Свиданки были?
— Ни-ког-да! Просто однажды прихожу из кино, а Тоня сидит у меня в комнате. Сидит, значит, и...
— ...уходить не хочет! — подсказывает кто-то.
— А ты бы прогнал? — парирует Валентин,— Может быть, душить стал за вторжение? Тоже мне Отелло нашелся!
Раздался дружный смех.
— Последнее предупреждение!— стучу ложечкой по фужеру.
Ленсков попросил еще пять минут, чтобы рассказать «о самой-самой».
— Только чтоб без поцелуев в щечку!
— Насчет щечки разговор, пожалуй, будет,— лукаво улыбнулся Ленсков,— но все же прошу выслушать. Помните нашу физкультурницу Галочку?
— Галочку?— с досадой переспросил я, пожалев, что не
Учились мы в одном классе с первого или со второго — не помню. Она была не похожа на остальных девочек. Смуглая, серьезная, сосредоточенная на уроках, никогда не принимала участие в наших проказах. Зато ее всегда можно было видеть играющей в мяч, она хорошо бегала, была отличницей по физкультуре.
Тайну ее поведения я не знал, да и сейчас не пойму. Галка одевалась скромно, просто, но со вкусом. Улыбалась редко, и я всегда ловил ее улыбки. Конечно, до вздохов в те годы не доходило, спал я крепким сном, как говорится, сном праведника, но что-то щемило, кололо, обволакивала печаль. А разобраться был не в силах.
Года через два-три я перешел в другую школу, а встретились снова с Галкой уже на первом курсе техникума. К тому времени она стала известной физкультурницей, имела на своем счету какие-то рекорды — не помню уже. О них она никогда не говорила.
Спортивная фигурка Галочки всегда радовала глаз. Возможно, с тех пор я и создал для себя образ девушки-спортсменки, который и поныне мне дорог как идеал женской красоты. А в Галке было еще обаяние какой-то значительности, вдумчивости, собранности,— чем я, как помню себя, не отличался.
Однажды на студенческой дискуссии мы спорили о женской гордости, красоте, достоинстве. Каких только мнений не было! Мы поднимали на смех тех, кому по душе была девушка-кукла с притязанием на «леди-миледи». Эти «леди-миледи» (мы так их дразнили!) копировали зарубежных кинозвезд, ломались, капризничали, глядели на мир томными уставшими глазами, а некоторые даже прибегали к косметике и подражали манерам Мэри Пикфорд, Асты Нильсен, Поллы Негри и прочих модных кинокрасавиц.
Доморощенные кинозвезды имели успех у некоторых ребят, но то были сынки зажиточных родителей. Они устраивали дома с разрешения родителей вечеринки, баловались винцом и сигаретками, играли в любовь и увлекались зарубежными романами. Мы давали им обидные клички. Они платили нам тем же.
Галка была полной противоположностью «ледям». В те годы только началось массовое увлечение физкультурой. За год-два в каждом клубе организовывались спортсекции. Местом встреч были спортплощадка, стадион, яхт-клуб. Физкультурница — в майке, шароварах и бегунках — стала символом молодости, смелости и красоты.
Хотелось ближе к Галке, ходить с ней на стадион, радоваться ее успехам. Но так вышло, что мы были в разных спортсекциях и в разное время бывали на стадионе...
Если б не рассказ Ленскова о Галке, я начал бы свой рассказ о ней с первой своей клятвы: всю жизнь быть спортсменом! Клятву эту она не слыхала, ничего не знала о моих чувствах и ни одного слова признания от меня не дождалась. Никогда не ходили вместе в кино, не встречались на бульваре, разве только иногда после занятий в техникуме на второй смене я набивался к ней в провожатые, так как жили мы в одном районе.