Войны за становление Российского государства. 1460–1730
Шрифт:
Эффективность русской военной политики можно объяснить еще и тем, что, насколько известно из архивных записей, система административных и фискальных органов, необходимая для содержания армии Русского государства, была сравнительно простой. В военных кампаниях была задействована значительная часть населения, но для большинства людей участие в походе было явлением разовым или временным. Впереди шли согнанные на службу крестьяне, которые прокладывали дорогу и занимались прочими приготовлениями в ожидании подхода войск. Знатные землевладельцы-конники сами обеспечивали лошадьми, продовольствием и оружием себя и всех своих челядинцев и боевых холопов. Отправляясь на войну, они брали с собой минимум припасов. Так, Иван III в 1477 году во время похода на Новгород перевел половину своих полков на фуражировку, не желая замедлять продвижение войска большим обозом. У фуражировки был и психологический эффект: она наводила страх на местное население [Разин 1955, 2; Smith 1989: 3, 13, 40–43; Herberstein 1969: 79–80; Герберштейн 2008; Чернов 1954: 35; Hellie 1972: 29]. После успешных кампаний ратники, помимо военных трофеев, получали медали и дополнительные выплаты [Баиов 1909: 68; Smith 1989: 86]. Конники призывались на службу по мере необходимости и в порядке очередности: как правило, половина весной, а другая половина в конце лета. Эта ротация позволяла Москве с максимальной выгодой использовать свое увеличившееся боеспособное население. Конники обязаны были упражняться в военном искусстве все время, свободное от участия в походах. Сохранились записи, из которых следует, что при Василии III в Русском государстве проводились периодические кавалерийские
Несмотря на то что главной стратегической силой продолжала оставаться легкая кавалерия, в начале XVI века в военной политике Русского государства произошли как минимум два важных изменения. Во-первых, Москва стала создавать более эффективную систему защиты против бесконечных степных набегов. Для этого потребовались не столько технологические инновации, сколько мобилизация имеющихся ресурсов, ставшая возможной благодаря введению документооборота и переменам в административном устройстве. Те средства защиты, которые были в распоряжении местных землевладельцев на приграничных территориях, вероятно, возникли сами собой: вдоль привычных путей татарских набегов – шляхов, по которым всадники могли продвигаться с юга на север через Оку и Югру в торговых, политических и военных целях, – возникли бревенчатые палисады и небольшие земляные валы. К середине XV века возле нескольких шляхов были возведены маленькие деревянные крепости. Эти укрепления были предназначены для защиты местного населения, однако начальники некоторых крепостей стали рассылать казачьи разъезды, которые предупреждали их о приближении больших «загонов». Казаки получали жалованье, и их услуги ценились очень высоко [Баиов 1909: 68; Чернов 1954: 29; Разин 1955, 2]. Есть свидетельства, показывающие, что уже при Иване III Москва стала принимать участие в этих защитных мерах. Проблема заключалась в том, что, постоянно состоя в крепостном гарнизоне, помещики не могли заниматься своими землями. Поэтому, например, в 1469 году Иван заплатил людям своего брата Юрия за охрану приграничья в течение большей части зимы. Содержа даже сравнительно небольшие отряды в уязвимых местах границы, можно было организовать эффективную оборону от набегов. В 1472 году, получив известия о приближении большого ордынского войска, основные силы русской армии получили приказ прибыть к Серпухову, в то время как гарнизон крепости Алексин сдерживал татар на берегу Оки; услышав о сборе русских войск в Серпухове, татары сожгли Алексин, но не решились продолжать наступление [Alef 1973: 78] 31 .
31
А. В. Чернов описывает похожую ситуацию, случившуюся в 1517 году, см. [Чернов 1954: 28].
С 1500 года защите русских земель от набегов стало уделяться все больше внимания. Москва использовала средства, полученные от введения новых налогов, для строительства крепостей под руководством присланных городовых приказчиков. Предпринимались попытки координировать оборонительные действия. Новые крепости соединялись друг с другом в цепочки. В сезоны набегов в этих крепостях содержались постоянные гарнизоны, и русские войска регулярно собирались в заранее намеченных местах, готовясь отразить ожидаемое нападение татар. Тогда же появились и передвижные крепости (гуляй-город), о которых пойдет речь ниже. Необходимость в создании продуманной стратегии обороны от степных набегов сильно возросла после распада союза между Москвой и Крымом в 1510-х годах, когда нашествия крупных крымских «загонов» на русские земли приобрели особенно частый и угрожающий характер. К 1518 году уже существовала некоторая координация между действиями русских войск и обороной на местах. К 1527 году было завершено строительство крепостей в Переяславле-Рязанском, Кашире, Коломне, Туле и Одоеве, что впоследствии облегчило освоение пахотных земель далее к югу [Тихомиров 1962: 415]. Все это было сделано именно для защиты от татарских набегов, так как эта широко раскинувшаяся цепь укреплений перерезала пути наступления быстрой и маневренной крымской конницы. Системные меры, предпринимаемые Русским государством для защиты от набегов, оказались более успешными, чем действия поляков и литовцев, которые продолжали делать ставку на победу в прямых столкновениях с татарами; в Польше и Литве крепости и замки принадлежали знатнейшим представителям шляхты, и их гарнизоны были невелики. Чем дальше, тем яснее становилось, что стратегия, выбранная Москвой, намного эффективней [Каргалов 1986: 64–65; Багалей 1887]. Более того, строительство крепостей и содержание в них гарнизонов имело далеко идущие последствия не только на юго-восточной границе, но и на западе.
Помимо строительства укреплений на границе со степью, Иван III и Василий III стали все больше использовать в своих военных кампаниях огнестрельное оружие и начали приглашать в Москву иностранных инженеров и ремесленников и развивать новые технологии [Сыроечковский 1932: 198, 199]. Иван III особенно сильно интересовался южно-европейскими новшествами в области вооружений и фортификации. Вероятно, это было связано с тем, что в то время в Польше и Литве стали в большом числе строиться крепости из кирпича и камня. Все это не означало отказа от летучей кавалерии, которая по-прежнему была очень эффективна и необходима на поле боя. Однако использование артиллерии современного образца и других инноваций открывало новые возможности, особенно в том, что касалось ведения осады. В то время русские войска чаще захватывали города и крепости благодаря упорству (осадой или измором), а не штурмом [Hellie 1972: 159; Herberstein 1969: 79; Герберштейн 2008]. На широких и малонаселенных просторах Восточной Европы конница все еще являлась лучшим инструментом для блокирования крепостей, отражения вылазок и снабжения осадных войск [Frost 1993: 60–62]. Однако с помощью артиллерии и инженеров войско, главной ударной силой которого по-прежнему была кавалерия, могло захватывать крепости намного быстрее.
Эти инновации быстро прижились. В 1460-х годах в нескольких русских городах были отлиты железные пушки. После приглашения Иваном III в 1470-х годах архитектора и военного инженера из Болоньи Аристотеля Фиораванти в Москве была создана пушечная изба 32 , в которой производился порох и отливались пушки из импортной меди. В XV столетии артиллерия все еще по большей части использовалась для защиты крепостных стен, однако ближе к концу века с появлением лафетов и цапф пушки стало проще перемещать c места на место. Тяжелые орудия по возможности перевозились по воде, а не сушей. Фиораванти участвовал в кампаниях Ивана III и был начальником артиллерии в походах против Новгорода (1478), Казани (1482) и Твери (1485). В начале XVI века пушки также использовались русскими войсками под Псковом, Казанью, Феллином, Серпейском, Оршей, Выборгом и Смоленском. Поначалу русские пушкари не отличались особым умением, однако артиллерийский огонь все равно играл важную роль при осаде, отвлекая внимание защитников крепости в то время, когда сам штурм происходил в другом месте. В 1513 году Василий III успешно использовал защищенную земляными валами артиллерию при осаде Смоленска [Гуляницкий 1994: 59–60; Чернов 1954: 37–38; Зимин 1982: 106; Разин 1955, 2: 346; Davies 2004а: 8].
32
Первое летописное упоминание
Фиораванти обладал и другими технологическими и инженерными познаниями, имевшими военное применение. В 1477 году он возвел временный, но чрезвычайно прочный понтонный мост через Волхов и научил русских делать прочные кирпичи. Также Фиораванти познакомил Ивана III с новыми 33 тенденциями в области фортификации, в которых делался упор на использование артиллерии – прямые и более широкие, чем раньше, куртины, ниши для пушек, турели и слегка выступающие угловые башни, игравшие ключевую роль при обороне крепости. По всему Русскому государству началось строительство укреплений с использованием инновационных материалов и технологий; организацией и субсидированием всех этих проектов занимались новые власти, вводившие специальные налоги. Первым был построен Московский Кремль, затем были возведены крепости в Новгороде, Пскове, Ладоге, Копорье, Яме и Ивангороде – с прямоугольной цитаделью современного типа. При Василии III были построены крепости в Нижнем Новгороде, Зарайске и Туле. Эти фортификационные сооружения были символом единства Русского государства, так как они оберегали не прежние границы Московского княжества, а рубежи всех русских земель в целом [Parker 1996: 9; Зимин 1972: 97; Разин 1955, 2; Земцов, Глазычев 1985: 132, 134, 142; Ramelli 1976: 130–138; Мильчик 1997: 14–18].
33
Кремль стал фортификационным сооружением нового типа для Русского государства. Однако он был возведен по образцу миланской крепости (замка Сфорца), который скоро устарел, в то время как с середины 1490-х годов во Франции и далее везде стали вместо башен использовать бастионы многоугольной формы, о которых писал Л.-Б. Альберти в своем трактате «Десять книг о зодчестве» (1485).
Внедряя в русскую армию новшества, связанные с использованием огнестрельного оружия, русские правители первоначально опирались на умения иностранных мастеров и наемников. Враги Москвы пытались этому противостоять: Швеция, Германия и балтийские города вводили военное эмбарго против Русского государства (кто жесткое, кто не очень) [Esper 1967a: 187; Tiberg 1995: 232–238]. Перемещение товаров военного назначения и специалистов военного дела из Европы на восток и обратно имело очень ограниченный характер, однако этому мешало не только эмбарго. Фиораванти и сопровождавшие его соотечественники были одними из самых выдающихся иностранцев, которые, несмотря на все препятствия и запреты, состояли на службе (напрямую или опосредованно) у русских правителей в XV и XVI веках. В Москве возникла Немецкая слобода, в которой жили итальянские и немецкие наемники. Эти европейцы участвовали почти во всех военных кампаниях Ивана III и Василия III, сражаясь бок о бок с русскими ратниками, несмотря на все языковые, этнические и конфессиональные барьеры, которые их разделяли 34 . Однако в первой половине XVI века русское правительство стало постепенно заменять европейских наемников своими подданными. Новая служба считалась менее почетной, чем служба в коннице, которая комплектовалась исключительно из представителей знати, поэтому пушкарями и другими специалистами становились представители податных сословий. Военная служба такого рода тоже не давала шанса стать членом правящей элиты. Поэтому, как и казаки, русские пушкари и затинщики были служилыми людьми «по прибору», которые проходили обучение, получали довольствие и жили в особых слободах [Зимин 1972: 143; Smith 1989: 126–127; Разин 1955, 2; Очерки истории СССР 1955: 126–127]. К 1520 году в московском войске были собственные артиллерийские части, во главе которых зачастую стояли знатные русские командиры. Поначалу командование артиллерией не считалось почетным, особенно по сравнению с командной должностью в коннице. Однако через некоторое время представители не самых знатных семей стали воспринимать службу в артиллерии как возможность добиться таких высоких постов, на которые они никак не могли бы претендовать при прежнем положении дел [Зимин 1972: 144; Smith 1989: 137–138]. Производство и использование пушек, особенно при осадах, без труда стало частью военного устройства Русского государства. Со временем русские пушкари стали очень искусны в артиллерийском деле.
34
В отличие от иностранных наемников татарская конница принимала участие не во всех военных походах Русского государства.
Однако в распоряжении русского войска имелись не только пушки. Уже при Иване III существовали небольшие отряды пехоты, вооруженной огнестрельным оружием. Пищали использовались во время «стояния на Угре» в 1480 году, также известно о существовании отрядов пищальников в 1504–1508 годах. В 1510 году Василий III при присоединении Пскова и в походе на юг задействовал отряд из 1000 пищальников [Hellie 1972: 157–158; Земцов, Глазычев 1985: 135]. Эти люди набирались из городского населения и, безусловно, не принадлежали к помещичьему сословию, представители которого служили в коннице. Их обучение было недолгим, и само оружие им не принадлежало. Как и прочие служилые люди, они призывались только на время проведения военной кампании и после окончания похода распускались по домам [Чернов 1954: 30] 35 .
35
См. гл. 1 [Гулевич 1911].
Появление даже нескольких отрядов, вооруженных огнестрельным оружием, требует внесения некоторых корректив в действия армии, где главной ударной силой является легкая конница. В случае с Русским государством эти изменения носили тактический характер, то есть повлияли на происходящее на поле боя. Пищальники использовали бердыши в качестве подставок для стрельбы и во время перезарядки и выцеливания нуждались в защите. Пушкарям тоже требовалось какое-то время для подготовки к новому выстрелу. Поскольку поместная конница не была вооружена пиками и в русском войске вообще не было пехотинцев-пикинеров, то для защиты артиллерии и пищальников была придумана передвижная крепость – гуляй-город. Первое упоминание об этих полевых укреплениях из сцепленных друг с другом деревянных щитов относится к 1522 году; во время боя они служили защитой артиллерии и пехоте и были особенно эффективны против татарских луков и стрел. Хотя гуляй-город и можно было ценой больших усилий перемещать по полю боя, он не был предназначен для проведения смелых пехотных маневров. Скорее всего, эти щиты или поставленные кругом обозные телеги (вагенбург или табор) служили укрытием пехоте и артиллерии на поле боя, где главные события, как и раньше, происходили с участием легкой конницы; все это позволяло сохранять прежнее устройство русского войска без фундаментальных изменений. Кроме того, гуляй-город давал возможность и коннице сделать передышку и перегруппироваться после неудачной атаки; все эти факторы способствовали тому, что русские войска все чаще стали использовать в сражениях какое-то количество пушек. Тем не менее, с учетом того, что поместная конница по большей части сама обеспечивала себя всем необходимым во время похода, Русское государство долго не могло создать тыловые службы, которые позволяли бы своевременные поставки пороха в армию на марше.
Два этих нововведения – создание стратегии защиты от степных набегов и внедрение огнестрельного оружия – стали ответом Москвы на те конкретные задачи, которые были поставлены перед Русским государством на рубеже XV–XVI веков. Во-первых, началось строительство цепи укреплений, которые должны были защитить занимавшихся сельским хозяйством подданных русского государя на границе со степью. Хотя конное войско умело отражать татарские набеги, в стратегическом плане крепости оказались гораздо более действенным средством защиты оседлого населения, позволяя сосредотачивать и локализовать конницу и другие войска для их эффективного использования. В то же самое время Москва не оставила без внимания и частично переняла инновации в области фортификации и использования пехоты и артиллерии, подмеченные у западных соседей Русского государства.