Воющие псы одиночества
Шрифт:
– Именно так и получается, - кивнул он.
– Типичное возрастное явление.
– Если ты еще раз напомнишь мне о моем возрасте, - угрожающим тоном начала она.
– То ты меня убьешь, - тут же подхватил Чистяков, - и тогда тебе придется до самой смерти готовить себе еду самой, а так тебе предстоит промучиться всего два с половиной месяца. Никогда не поверю, чтобы ты с твоим аналитическим мышлением не понимала, что выгодней. Кстати, ты мне насчет Лильки не ответила. Почему ты уверена, что она тебя обманывала?
– Потому что всего месяц назад она брала у меня книги по теории государства и права. И ей неизвестно
– И что?
– не понял он.
– Леш, я, конечно, по твоим представлениям, глубокая старуха, о чем ты не забываешь мне регулярно напоминать, и в университете я училась в прошлом веке, но все-таки это было не сто пятьдесят лет назад, и кое-что я еще помню. Нет и не может быть такого учебного плана в нормальном вузе, по которому теория права преподается одновременно с криминологией. Сейчас она изучает теорию и прочие основополагающие дисциплины вроде истории государства и права, философии, истории политических учений, потом пойдут конкретные отрасли права, причем сначала конституционное, государственное, а уж потом уголовное, которого она явно еще и не нюхала, а только потом настанет очередь криминологии. А Лилька мне на голубом глазу заявляет, что пишет курсовик именно по криминологии. Да она его писать сможет не раньше, чем через два года. И по-твоему, я должна это скушать?
– Не должна, - согласился муж.
– А почему же она врёт?
– Да бог ее знает, - Настя махнула рукой, при этом с широкого лезвия ножа соскользнула долька помидора и шмякнулась на пол.
– В этом возрасте все врут. У них какая-то искаженная картина мира в голове, и им кажется, что нам, заплесневелой ветоши, правду говорить ну никак нельзя, потому что мы, ветошь плесневелая, все равно ничего в жизни не понимаем, а уж в их жизни - в особенности.
С тяжким вздохом, держась за поясницу и изображая непереносимые мучения, она наклонилась, чтобы поднять прыткий овощ, не желающий оказаться съеденным, и выбросить в мусорное ведро.
– Ты видишь, Чистяков, от меня в хозяйстве одни убытки, я половину продуктов роняю на пол, и их приходится выбрасывать, а в другую половину настригаю части своего нежного организма. Может, переменишь решение, а?
– Ни за что, - отрезал Алексей.
– Настоящие мужчины от своих решений не отступают.
С салатом Настя худо-бедно справилась, присмотреть за мясом Чистяков снисходительно помог, давая попутно разъяснения и советы, которые она старалась запомнить с первого раза, и в целом ужин получился очень даже славным.
Если бы не Коротков…
Он все- таки позвонил, причем именно в тот момент, когда Настя, пребывая в эйфории от вкусной и почти собственноручно приготовленной еды, утратила бдительность и сама взяла трубку, услышав звонок.
– Ну, ты как?
– осторожно начал он.
– Нормально, - бодренько ответила она.
– Чего делала в первый день отпуска? Валялась с книжкой?
– Ездила на кафедру, общалась с научным руководителем. Наслушалась всяких кошмаров и страшилок.
– Слышь, Ася, а у нас, похоже, серия намечается…
– Ничего не знаю!
– отрезала она.
Но хитрый Коротков сделал вид, что не услышал, и неторопливо продолжал:
– Помнишь, в середине марта был труп в Печатниках? Я сегодня сводку смотрел, появился еще один, очень похожий.
– Юра, мы же договорились, -
– Ну будь ты человеком, пожалуйста.
– Ну давай я тебе хоть расскажу, - не отставал Коротков.
– Я ничего не хочу слушать. Я в отпуске. В длинном. Сначала в очередном, потом в учебном. На два с половиной месяца. Мне нужно позаботиться о своем будущем, потому что ни ты, ни кто-либо другой за меня этого не сделает. Ты в состоянии это понять?
– В состоянии, - угрюмо пробормотал Коротков.
– Значит, нет?
– Нет.
– Твердо? Окончательно?
– Твердо и окончательно.
– Аська, а ведь я твой друг. Неужели не поможешь? Что, двадцать лет дружбы - псу под хвост?
– Юра, я тоже твой друг. Неужели ты не можешь войти в мое положение и мне помочь? И насчет пса с хвостом я могу сказать тебе в точности то же самое.
– Ну ладно, мать, извини, что побеспокоил, Но просто так звонить можно?
– Просто так - можно, - разрешила она.
Ужин, конечно, получился вкусным, но после разговора с Коротковым Насте отчего-то показалось, что еда горчит. И вообще было как-то… неприятно, что ли. Тяжело на душе. Одним словом, остался противный такой осадок, испортивший остаток вечера.
– Куда ты собираешься?
А голос- то, голос! Ну прямо надзирательница или какая-нибудь классная дама из пансиона для благородных девиц. И праведное негодование в этом голосе, и презрение, и уверенность в том, что не ответить Аля не посмеет, и одновременно уверенность в том, что тетка наверняка скажет неправду.
– А ты считаешь возможным задавать мне такие вопросы?
– спросила она, чуть улыбнувшись и продолжая натягивать шелковистые колготки.
– Более того, ты считаешь возможным входить ко мне, когда я одеваюсь?
– Судя по тому, как ты одеваешься, ты опять собралась на свою позорную случку!
– фыркнула Дина.
– Как ты можешь? Нет, я не понимаю, как ты можешь! Он моложе тебя, он тебе в сыновья годится. Неужели тебе не стыдно?
Аля оглядела себя в зеркале, провела ладонями по узким бедрам, открыла шкаф, достала облегающую трикотажную юбку средней длины, таких юбок у нее было по меньшей мере пять или шесть, в них ей было удобно водить машину. Длинные узкие юбки стесняли движения, а юбки покороче, но другой конфигурации, не такие, как выражается племянница, «в вызывающую облипочку», Элеонора не любила еще с юности, и всё эти клеши, плиссе и гофре прошли мимо нее. Она всю жизнь носила только прямое и узкое, благо фигура позволяла.
Дина стояла в дверном проеме, облаченная в обычный свой балахон, на сей раз оранжевый с коричневыми пятнами и разводами, но, слава богу, без свечи. И говорила она с теткой нормальным голосом, без подвываний и специфических модуляций, призванных нагонять таинственность.
Аля невольно вспомнила недавний свой страх перед девушкой, которая показалась ей тогда самой настоящей сумасшедшей. Нет, сегодня она была обычной, никаких признаков безумия в ней не наблюдалось. Да, она хамит, она неподобающим образом разговаривает с сестрой отца, которая чуть ли не в три раза старше ее самой, да и с отцом тоже, она сует нос не в свое дело, но это - всего лишь особенность характера и дефекты воспитания, а отнюдь не признаки безумия.