Воздаяние
Шрифт:
– И тут?
– зачарованно подхватил Альбино.
– Тут нелегкая принесла монаха, - иронично просветил его Франческо, - вас.
_______________________________________________________________________
Церковь ненавидит кровопролитие (лат.)
Глава ХVIII. Божий суд.
Альбино невольно улыбнулся.
– Я узнал вас сразу, первое время приглядывался, доложив Квирини, Монтинеро и Тонди, что в город явился брат Томазо и Маттео Буонаромеи, и мы даже обсуждали, не стоит ли привлечь вас к делу. Но Тонди сказал, что вы чистый и неглупый человек, однако не способны к заплечных дел работе, Монтинеро, присмотревшись, назвал вас белоручкой и чистоплюем, а монсеньор епископ, а он не раз замечал, какими глазами вы смотрите на него, безошибочно опознал в вас монаха и тоже вынес вердикт, что вы не годитесь для чёрной
– Понимаю, - кивнул Альбино, - я не предал бы вас, но помощником, и впрямь, был бы никудышным...
– Ещё бы! Как вспомню Ашано...
– О!... я помешал вам, когда перетащил вас из шатра? Если бы я знал...
Фантони великодушно махнул рукой.
– Не очень и помешали, четырем палачам трудно стать поперёк дороги. Куда больше помешал проклятый Сильвио Блевони. От его стихов я едва не умер...подлинно нализаться захотелось.
Альбино развёл руками.
– Так вы притворились пьяным? Но я помню праздник в Ашано и ума не приложу, как вы всё это сделали. Ведь подеста сказал, что никто не успел бы... У вас же было так мало времени...
Фантони рассмеялся.
– Времени было сколько угодно, - пояснил он, - просто Монтинеро пошутил с воротом. Я после бенефиса дорогого Блевони чувствовал себя точно облёванным, - поморщился Франческо, - я - не Лоренцо, сами понимаете, это тому всё, как с гуся вода, а у меня душа поэтичная, тонкая, говорю же, от виршей Сильвио мне наклюкаться захотелось. Но нельзя. Я слил бутылку вина в мех на гитарном чехле, сам глотнул едва ли пинту, чтоб шёл запах, после прикинулся пьяным и свалился рядом с шатром актёров, в ста шагах от колодца.
– Да, я, выходит, помешал. Но почему - колодец?
– Квирини в очередь с Камилло и Монтинеро следили за Пьетро Грифоли, в итоге, услышали, что они договорились встретиться там после восьми. А так как вы положили меня в месте достаточно безопасном, но весьма отдалённом, мне пришлось отдать флакон с ядом Лоренцо...
– Но когда он сделал это? Ведь подеста прав? В те промежутки времени, что оставались, как можно было убить его?
– Говорю же - Лоренцо пошутил. Он и Квирини заманили его к конюшням, огласили приговор и казнили. Тело же оставили у поленницы, закрыв плащом. Монтинеро приглядывал за тремя дураками, прождавшими четверть часа у колодца, и, едва они ушли, прокрался к колодцу и тут вдруг услышал, что управляющий из дома посылает горничную за водой. Он и сообразил, что это ему вельми на руку. Силища в нём немереная, он левую ручку ворота перекосил играючи и загнул за опору столба. Девица пришла, подергала ворот, а он ни в зад, ни вперед, она перепугалась, ведь примета такая есть: коли ворот колодезный не крутится, значит, его чёрт держит. Она и удрала в испуге. Ну а после времени было хоть отбавляй: шёл спектакль, все у венецианцев собрались, Квирини с Монтинеро ворот выпрямили, Грифоли в колодец сунули, после чего епископ ушмыгнул, а прокурор Камилло Тонди команду дал кота потерять, потом - искать да свидетеля к колодцу привести. Едва Монтинеро заметил, что вы подходите, ему оставалось только Бариле на крышку колодца посадить да к шатру ускользнуть - за девицей своей ухлестывать.
Альбино вспомнил, как после обнаружения трупа заметил у ворота Монтинеро и Квирини, беседовавших о русалках, и мысленно ахнул: у этих людей не было нервов.
– Господи, они стояли там час спустя и говорили так спокойно и равнодушно... Но зачем они вышли туда?
– Монтинеро беспокоился, не перекосили ли они ворот, выпрямляя его. Они убедились, что нет.
– И прокурор после кокетничал с девицей!
– Поймите, он делал своё обычное дело, - пояснил Фантони, - дело законника: избавлял мир от убийц и насильников. Монтинеро считает, что действовал по закону на основании решения суда, а пока он так считает, его невозможно ни лишить аппетита, ни смутить пустяками, ни тем более, выбить из колеи.
– А Квирини?
– А его преосвященство даст сто очков вперед Монтинеро, оба они люди чистой души, но подлинно дьявольского ума.
Альбино кивнул, соглашаясь.
– Да, они сильны, но это все равно люди распада. Дьявольский ум - может ли не отравить душу?
– Люди устали ждать Бога, - вздохнул Франческо, - и мир начал распадаться. В нём ещё есть агнцы, подобные тебе, но их все меньше. Остальные делятся на волков и сторожевых псов Пастыря. Монтинеро и Квирини - псы Господни. Овцами их не сделаешь, - усмехнулся Фантони, - зубы не те, чтоб травой питаться. А волками... Монтинеро удержит честь, Квирини - Бог.
Альбино долго молчал, Франческо тоже.
– Сейчас, когда я вспоминаю Квирини...- задумчиво обронил наконец Альбино, - если бы у меня не было бы личных счетов к людям Марескотти и к нему самому, я мог бы понять... заметить... Епископ подлинно юродствовал, но почему этого не замечали те же Петруччи и Венафро?
– Не надо валить их в одну
Альбино несколько минут смотрел на колеблющееся пламя свечи, думал, вспоминал.
– Но постой, - всколыхнулся он, - а Карло Донати? Как вы это сделали? Квирини не выходил из-за стола, Тонди - тоже, неужели ... Лоренцо...
– Это сделал я, - с мрачным спокойствием ответил Франческо, - ведь именно Донати наглядел Джиневру в церкви для Марескотти. Этого бугая я хотел заклать собственноручно.
– Но как ты это сделал? Ты же танцевал, пел, мелькал везде...
– Вот именно. Просто я счёл, что процедура оглашения приговора преступникам стала обременительной. Я окунул кончик рапиры в новый яд, ибо тот, что я сделал раньше, за неделю засох в склянке, и вывел танцующих во двор, ожидая, что и они к нам присоединятся. Как назло пошёл дождь, пришлось снова вернуться в зал, чертова Лаура не давала мне проходу, вешаясь на шею и мешая, и тут он поднялся... Сердце мое взволновалось, я снова повел девицу во двор, крича, что дождь освежит нас, мы кружились по двору, и он прошёл мимо... У самой уборной я, хохоча, вынул рапиру и ткнул его в плечо её концом, напоминая, что он собирался вызвать меня на дуэль, и, если что, я готов сразиться с ним прямо сейчас... Решимость моя и злость на сей раз стоили силы Монтинеро. Донати обжёг меня злым взглядом, но танцы на свадьбах - неподходящее место для дуэлей, к тому же, нужда его была острой. На мое счастье, он раскрыл дверь нужника и успел закрыть щеколду. Сколько он прожил - не знаю: на сей раз я добавил в змеиный яд морозник и наперстянку, - то, что было под рукой.
Больше мне не о чем было волноваться, кроме одного: чтобы дурочка Лаура не вспомнила и не рассказала никому о нашей с ним минутной перебранке у отхожего места. Впрочем, я зря беспокоился: девица она на редкость пустоголовая и все, что её волновало - заполучить меня в любовники. Она ничего не запомнила. Из тех же, кто танцевал с нами, на мою выходку никто не обратил внимание, - настолько все привыкли к нашим перебранкам.
Я рассказал Монтинеро о сделанном и, на моё счастье, поглощённый своими матримониальными планами, судейский крючок на сей раз махнул рукой на нарушенную процедуру, Квирини же поддержал меня, сказав, что хватит церемониться с нечистью. Медик не приметил на плече Донати крохотную царапину, и пятая казнь закончилась, - Франческо облизнул губы и продолжил, - теперь пришел черед Никколо Монтичано.
– Вы отлучились с постоялого двора и настигли его у Фонте-Бранда?
– Нет, - покачал головой Фантони, - на сей раз роль палача опять взял на себя Монтинеро. Я как-то говорил вам, что мне было бы скучно посвятить свою жизнь мести. Это правда. Уже на третьей казни мне стало скучно, прошли азарт и интерес. Лоренцо тоже скучал. Это, кстати, и придавало нашим деяниям размеренности и хладнокровия. Он явился к Марескотти. Тот не любил его, человека подеста, но был перепуган, выбит из колеи и потому - принял Лоренцо, который в тот день сообщил ему, что они имеют подозрения на то, что заговор против него все-таки есть. Монтинеро просил Марескотти отменить все встречи и договоренности, потому что, дескать, есть некоторые данные о том, что преступник может даже нарядится женщиной, чтобы пробраться в дом. В другое время Фабио мог бы и посмеяться над этими фантазиями, но сейчас...- Франческо зло усмехнулся, - он послал ко мне Никколо Монтичано, ибо незадолго до того я обещал привести мессиру Фабио одну юную красотку, роль которой должна была сыграть потаскушка Чильеджина. Он велел Никколо отменить встречу. Но тот не застал меня, ибо я, посвященный в детали плана Лоренцо, пригласил друзей отметить день ангела моего приятеля в небольшую таверну, затерянную среди домов в предместье. Монтинеро же следил за Никколо, заметил, как они вышли с Баркальи на улицу и двинулись к Фонте-Бранда, где, наконец, разошлись. Лоренцо окликнул Никколо, тот сказал, что не нашёл ещё меня и не смог предупредить. Дальше они шли галереей источника и забрели в отсек, где никого не было, Монтинеро сказал, что Никколо приговорен к смерти и казнил его. Все, что ему оставалось, это притвориться пьяным, выйти, таща на себе Монтичано и распевая песни, потом усадить его у входа в источник и осторожно ретироваться. Клянусь, то, что там вскоре оказались вы с Тонди - вовсе не планировалось, тут Монтинеро просто зависел от того места, где расстанутся Монтичано и Баркальи. Камилло это понял и дал с Бариле дёру. Вот и вся история.