Воздухоплаватель
Шрифт:
— Это вы сдурел, мсье. Так долго носить письмо от женщины!
Но Заикин уже кричал в коридор на весь вагон:
— Петя! Петр Данилович! Я в Петербург еду! Я в Петербург еду!..
Выскочил Петр Данилович Ярославцев из купе, выскочил ошалелый франтик, высунулись из своих купе напуганные недовольные пассажиры.
— Где мои вещи?!
— Да здесь, здесь... Мы тоже поворачиваем? — спросил Ярославцев, и у франтика от огорчения отвалилась челюсть.
— Нет, — сказал Заикин. — Вы продолжаете путь в Одессу. Я вернусь через неделю. Вы там пока все приготовьте... Я, может
Заикин стоял на краю Коломяжского летного поля и смотрел на парящий высоко в небе аэроплан. В одной руке он держал небольшой дорожный саквояж, в другой — легкое летнее пальто.
За его спиной стоял извозчик, который привез его сюда, и тоже смотрел в небо.
Мимо пробежал солдатик из стартового наряда.
— Эй! — крикнул ему Заикин. — Кто в воздухе?
— Какая-то баба французская, — на бегу ответил солдатик. — Завтра у нее первое выступление, так она третий день летает как ненормальная!
Заикин посмотрел вверх и расплылся в счастливой улыбке.
Неподалеку, около ангаров, стояла группа офицеров и штатских. Вокруг суетились служители аэродрома и солдаты из воздухоплавательной команды.
Кто-то из офицеров подозвал служителя, показал на Заикина и его извозчика и что-то приказал.
Служитель подбежал к Заикину и строго сказал:
— Сударь, здесь посторонним не положено! Извольте отсюда.
— Я вот тебе сейчас покажу «не положено», — усмехнулся Заикин и снова уставился в небо.
Служитель повернулся к группе офицеров и прокричал жалобно:
— Они не желают и грозятся!
Все повернулись в сторону Заикина, и один из штатских вдруг всплеснул руками:
— Господи! Да ведь это же Заикин! Иван Михайлович!.. Ваня! Ванечка!!! — и бросился к Заикину.
Это был Петр Осипович Пильский.
В центре группы стоял высокий военный в длинной шинели. Здесь же были подполковник Ульянин, поручик Горшков, Габер-Влынский и Михаил Ефимов.
— Ну вот, — сказал высокий военный, — я наконец с ним и познакомлюсь...
Заикин и Пильский поцеловались трижды, радостно разглядывая друг друга, и Заикин спросил:
— Какими же судьбами, дружочек ты мой сердешный? А, Петр Осипович?
— Мне заказали серию статей. Вот я и здесь. Тебя не спрашиваю. — Пильский показал на круживший над ними аэроплан и добавил: — Давно ждем тебя... Пошли! — И повел Заикина к группе.
— А Клава скоро на посадку пойдет? — спросил Заикин.
— Минут через двадцать. Успеешь, международный донжуан!
Они подошли к группе военных и штатских, и молоденький Горшков в порыве дружеских чувств хотел было броситься к Заикину, но Ульянин сдержал его:
— В присутствии великого князя, поручик, вы могли бы проявлять свои эмоции с меньшим рвением! — Затем он отступил в сторону и с легким поклоном сказал высокому военному: — Ваше императорское высочество, позвольте представить вам нашего товарища, известного борца и авиатора господина Заикина Ивана Михайловича.
— Рад познакомиться, — протянул руку великий князь. — Много хорошего мне рассказывал о вас покойный Лев Макарович Мациевич.
— И я
— Просто Александр Михайлович, — выручил его великий князь.
— Простите великодушно, Александр Михайлович, — сказал Заикин. — Я, знаете ли, с дороги... С поезда прямо на могилку ко Льву Макарычу. Посидел, повспоминал, поплакал, да и сюда... Так что голова кругом, Александр Михайлович...
Великий князь взял Заикина под руку, отвел его на несколько шагов от общей группы и сказал:
— Я слышал, вы разбились в Харькове? Как это произошло?
Заикин посмотрел в небо на аэроплан де ля Рош. Великий князь тоже посмотрел вверх и улыбнулся:
— У нас еще есть время. Баронесса произведет посадку минут через пятнадцать.
Заикин испуганно глянул на великого князя, но тот был уже серьезен и ждал ответа на свой вопрос. И Заикин сказал:
— Первый блин — комом. Александр Михайлович. Так рвался из-за границы на родину, а потерпел сразу же неудачу...
— Из-за чего?
— Я ему говорю: «Лететь нельзя — ветер больно сильный».
— Кому?
— Господину харьковскому полицмейстеру... А он мне: «Нет, полетите!» Я говорю: «Аэроплан сломаем, и никакого удовольствия публика не получит». А он: «Летите, и все тут. Иначе вы из кассы ни копейки не получите!» А ветер кошмарный! Прямо с ног валит. Ну, куда денешься, полетел. Круг сделал, стал на посадку заходить, меня как у самой земли швырнет! Перевернулся и об землю! Ну, неделю отлежался, очухался. А полицмейстер все равно выручку арестовал. Говорит: «При таком положении дел полет считаю несостоявшимся...»
Великий князь остановился.
— Иван Михайлович, а не согласитесь ли вы стать инструктором в школе военных летчиков? Мне кажется, что вам очень пошла бы офицерская форма с погонами капитана воздушных сил России. Вы будете хорошо обеспечены, и, надеюсь, вам тогда не придется сталкиваться с господами харьковскими полицмейстерами.
— Что вы, Александр Михайлович! Я ведь сильно малограмотный...
— Не словесности же вы будете обучать курсантов, а практике. Воздухоплаванию.
— Мы как-то во Франции после полетов шли с Львом Макарычем, а мимо нас ученики разных наций в отель спешили. Лев Макарыч посмотрел на них и говорит: «Неужто когда-нибудь эти ребята будут воевать друг против дружки на аэропланах?» А я ему говорю: «Бог с тобой, Лев Макарыч... Что за страсти ты говоришь?!» А оказывается, вполне возможно такое, а, Александр Михайлович?
— Во всяком случае, нам нужно быть готовыми к защите отечества.
— Не обижайтесь, Александр Михайлович, — мягко сказал Заикин. — Гром грянет — первый взлечу, а пока...
— Хорошо, Иван Михайлович.
Заикин оглядел великого князя с ног до головы и хмыкнул.
— Что вы? — спросил великий князь.
— Хорошим борцом могли бы быть, ваше императорское высочество, судя по комплекции, — рассмеялся Заикин.
— Только по комплекции, Иван Михайлович, только по комплекции... Во всем остальном я, к несчастью, борец никудышный, как ни грустно в этом признаться, — тихо сказал великий князь.