Воздушные пираты

Стюарт Пол

— Ты искатель, исследователь, — продолжала гэбтроллиха на одном дыхании. — Её гибкие брови нахмурились, она концентрировалась. — Ищешь других…

— Возможно, — заметил Прутик.

— … и ещё кое-кого, хотя не осознаёшь, что ищешь, — сказала она и улыбнулась. — А щетинник поможет тебе.

— Правда? — спросил Прутик. Гэбтроллиха кивнула. Она положила ложку измельчённой в порошок пурпурной травы в деревянную кружку, плеснула из чайника горячей воды и помешала всё это деревянной ложкой.

— Вот, — сказала она, — держи. Не жди эффекта сразу же, но со временем напиток

поможет тебе найти того, кого ты ищешь. — Она помолчала, а потом добавила: — Самого себя.

— Найти самого себя, — разочарованно протянул Прутик. — Но я-то не потерялся.

Гэбтроллиха, которая занималась напитками для Каулквейпа и Шпулера, даже не взглянув на него, мягко спросила:

— Ты уверен? Разве ты не потерял нечто? Прутик оцепенел. Это странное существо было, конечно, право. Нечто он действительно потерял. Память о том времени, что он провёл на борту «Танцующего-на-Краю» в сердце атмосферного вихря. Её-то он и потерял. Что же произошло там с ним?

Прутик поднёс кружку ко рту и залпом выпил сладкий ароматный чай. Остальные сделали то же самое, и, заплатив за напитки, они снова отправились бродить по трёхмерному лабиринту, подвешенному между деревьев.

— Ну и как твоё робкое сердце, Каулквейп? — со смехом спросил Прутик, когда они спустя какое-то время проходили по подвесным мосткам.

Каулквейп улыбнулся:

— Хочешь — верь, хочешь — нет, Прутик, но, признаться, чай действительно помог. — Он остановился, взялся за натянутую по бокам мостков верёвку и взглянул вниз. — Я уже не так боюсь высоты, как раньше.

Прутик кивнул. Гэбтролли были хорошо известны как знатоки кореньев и трав.

— А ты, Шпулер? — спросил Прутик у древесного эльфа, который шёл впереди них.

— Превосходно себя чувствую, капитан, — послышался радостный ответ.

Каулквейп на ходу повернулся к Прутику и спросил:

— А ты, капитан? Помог ли тебе чай из щетинника найти самого себя?

Прутик покачал головой.

— Нет ещё, Каулквейп, — ответил он. — Нет ещё…

Воздух стал ещё более удушающим, а шум усилился. Вой. Плач. Разговоры и пронзительные крики. Удары бича и звон цепей. Стоны безнадёжности, доносившиеся из группы вэй-фов, рэйфов и троллей поменьше, привязанных к специальным кольцам. Восторженный рёв победителей. Рыдания и крики побеждённых. И надо всей этой ужасной какофонией царили стаи хриплоголосых птиц, не умеющих летать, — шрайков, хозяев Рынка Рабов.

Они были самых разнообразных видов и размеров, от огромных начальниц патрулей до сухоньких, костлявых доносчиц и сплетниц, вечно сующих нос куда можно и куда нельзя. Все они являлись особями женского пола. Самцов шрайков, которых было не много, самих держали в загонах и обращались с ними как с рабами.

Расцветка перьев у шрайков тоже была разномастной: большинство охранниц были рыжевато-коричневыми; раздатчицы ярлыков — голубовато-серыми с металлическим отливом. Но были ещё и другие. Пёстрые, полосатые, пегие и пятнистые. Некоторые были ореховыми, другие серыми, как железное дерево, третьи белыми, как снег. А у некоторых вообще было оперение ярких цветов.

Те, что повыше ростом и выступали с некоторым

величием, сёстры-наседки (так звали обладавших реальной властью), подчинялись лишь самой Матушке Ослиный Коготь. Несмотря на некоторую легкомысленность их увешанных безделушками нарядов, яркие фартуки, цветистые головные уборы, золотые кольца в клювах, сестёр-наседок очень боялись. Жестокие и беспощадные, они к тому же были на редкость непредсказуемы.

Прутик глянул вверх и увидел одну из таких, важно и надменно вышагивающую по многолюдному проходу. Её крылья раскачивались, клюв был гордо вздёрнут вверх, и она, ни на кого не глядя, раздавала на ходу удары хлыстом направо и налево. Прутик с отвращением отвернулся.

— Это проклятое место нужно срыть с лица земли, — сердито проговорил он. — Всё надо уничтожить! Дотла сжечь!

Лицо Каулквейпа помрачнело.

— Я уверен, так оно и будет, когда-нибудь. Но не раньше, чем те, кто живут за пределами рынка рабов, решат, что им больше не нужны животные, слуги и бесплатная рабочая сила. В Дремучих Лесах. В Нижнем Городе. Да и в Сан-ктафраксе тоже.

Прутик повернулся к своему юному подмастерью:

— Каулквейп, ты хочешь сказать, что в каком-то смысле это наша вина, что подобное место существует?

Каулквейп пожал плечами.

— Возможно, — ответил он. — У нас — спрос, у них — предложение. А как сказал Кобольд Мудрый…

— Ноги берегите! — раздался у них за спиной хор пронзительных голосов. — Дайте дорогу! Дайте дорогу!

Прутик обернулся и увидел, как полдюжины рыжевато-коричневых шрайков-охранниц, подняв кнуты и дубинки, маршируют по проходу, параллельно тому, на котором стояли они. Птицы двигались парами, и каждая из пар тащила сопротивляющихся пленников, по пути жестоко их избивая.

— Мы не заметили! — стонал один.

— Мы можем объяснить! — возмущался другой.

— Что происходит? — в тревоге спросил Каулквейп у Шпулера. — Что они сделали не так?

Шпулер кивнул в сторону пленников.

— Кокард нет, видишь? — объяснил он. — Они сгнили. И теперь им придётся понести наказание.

— Не хотел бы я оказаться на их месте, — заметил Прутик.

— И я бы не хотел, — согласился Каулквейп, нервно поправляя свою кокарду. Она была успокаивающе свежей. — Знаете, чего я хочу? Давайте-ка поторопимся и найдём побыстрее этот проклятый аукцион. Прутик огляделся.

— Я тоже этого хочу, Каулквейп, — сказал он. — Я тоже.

Они проходили по той части Рынка, где содержались самые удивительные и экзотические животные Дремучих Лесов. Здесь были свиноморды и крысолапы, которые визжали, сидя за решётками в деревьях с вынутой сердцевиной, и бритвокрылы, связанные и подвешенные за ноги на крюках, вниз головой, кричавшие от злости. Запихнутый в слишком маленькую клетку гнилосос пускал зелёную жёлчь из похожего на трубочку рта, и она, падая, шипела, испуская клубы зловонного пара; халитозная жаба в наморднике, скрючившись, пряталась в тумане собственного ядовитого дыхания.