Воздушные стены
Шрифт:
– Значит, вы просто прикрываетесь словами об объединении.
– Мы через это уже прошли, – сказал канцлер, и голос его неожиданно стал жестким. – Под надлежащим руководством...
– Под чьим? – резко перебила его аббатиса. – Под руководством таких, как Бендл Стуфт, ваш старинный приятель?
– Мы действительно были друзьями, – согласился Алвир. – Но это никоим образом не повлияет на решение суда.
– Тогда следуйте Закону Убежища, – настаивала она, – и оставьте его в цепях на закате.
– Мой господин! – квакнул Стуфт, вскакивая со своего стула с удивительным
– Молчите! – осадил его Алвир.
Купец рухнул на колени перед черным столом.
– Мой господин! Умоляю, пощадите! Это больше не повторится! Клянусь! Они заставили меня. Клянусь! Это была идея Вебблинга, это правда, Вебблинга и... и Прала, они заставили меня пойти... – его руки шарили по полированной поверхности стола, золото его колец скользило по полированному дереву. Он лепетал, срываясь на визг, словно истеричная старуха. – Пощадите, мой повелитель, я больше никогда этого не сделаю. Вы обещали спасти меня от наказания. Я сделаю все, что вы прикажете...
– Молчать! – взревел Алвир.
Два стражника подхватили обвиняемого и поставили на ноги. В мягком мерцании свечей Джил увидела, что он дрожит от страха, пот катился по лицу, словно от невыносимой жары. Он рыдал.
– Никто не говорит о казни, – продолжил Алвир более спокойно. – Хотя необходимо наказать его по строгости.
Джованнин посмотрела на свои руки.
– В такой ситуации речь может идти только об одном наказании.
– В самом деле, дорогая аббатиса, – сказал Алвир. – Мы же не станем создавать прецедент...
Она быстро взглянула на него.
– Напротив, это именно тот случай, когда необходимо его создать. – В мерцающем свете она походила на древнего хищного бога. – Это наверняка заставит других воров еще раз задуматься и отказаться от столь неблаговидного занятия. – Длинный, холодный палец разгладил складку на алом рукаве.
– Если запасы продуктов будут собраны воедино...
– Конфискованы, вы хотите сказать? – ее черные глаза злобно сверкали. – Сколько разных идей появится, если все перейдет в руки таких людей, как Стуфт? Если, кроме всего прочего, у бедных начнут отнимать даже те скудные запасы, что у них есть, они поднимут восстание.
– Это безумство!
Она пожала угловатыми плечами.
– Это самая бесцеремонная конфискация.
– Нет, не конфискация!
– Игра слов, мой повелитель, – ответила она равнодушно.
С видимым усилием Алвир взял себя в руки. Аббатиса потупилась с едва заметной змеиной улыбкой и промолчала.
– Дорогая аббатиса, вам не кажется, что за всеми вашими благочестивыми разговорами о чистоте души стоит меркантильная забота о наживе Церкви?
– Души населяют тела, милорд. Мы всегда заботились об обеих половинах. Так же, как и вы, мы ищем только наивысшего блага для тех, кого Господь оставил на наше попечение.
– Так вот почему вы, попечительница от Бога милосердного, требуете жизнь этого человека.
Она подняла голову, и бездонные черные глаза под густыми ресницами встретили его взгляд с удивительным спокойствием.
– Конечно. – Стуфт издал отчаянный
– А я настаиваю на другом, – проскрежетал Алвир. – Купец Бендл Стуфт приговаривается к публичной порке тридцатью ударами бича и будет посажен на тридцать дней на хлеб и воду. Минальда? – Он взглянул на свою сестру, которая сидела все это время в абсолютном молчании, наблюдая за происходящим.
Она подняла голову. Темные, с драгоценными камнями косы были уложены у щек, которые в красноватой тени вдруг стали белыми, как бумага.
– Он должен умереть.
– Что? – задохнулся Алвир, вспыхнув от удивления и ярости.
Стуфт всхлипнул и снова повалился бы на колени, если бы Янус и Калдерн отпустили его. Он зарыдал.
– Мой повелитель, Госпожа!
Слезы катились по его щекам. Альда разглядывала его с отчаянным спокойствием, ее полные губы были так плотно сжаты, что стали серыми.
Джил ужасалась, как она могла убить человека и покалечить другого. Но то была самооборона. Тогда не возникало даже сомнений в правильности ее действий. Там не было шквала протестов. Тогда никто не висел на руках стражников, не выл, моля о пощаде, о сострадании, об отсрочке. Ее тогда поддерживали только два чувства – отчаяние и ярость. Минальда творила свое правосудие с трезвой головой.
Алвир заговорил зло и грубо, но она даже не стала его слушать, взволнованно объясняя.
– Бендл Стуфт, ты подверг опасности мою жизнь и жизнь моего сына так же, как и жизнь моего брата, который выказал бы, я думаю, огромное милосердие, даже просто призывая к отсрочке приговора. Ты подверг опасности жизни твоей собственной жены, твоих дочерей, твоего маленького сына, как и каждого в Убежище, – ее голос зазвенел в тишине, но Бендл Стуфт бился в истерике, потеряв рассудок.
– Пощадите! Умоляю! Пощадите!
Альда продолжала:
– Как Королева Дарвета и Регент Принца Алтира Эндлориона я выношу тебе приговор. На закате дня ты будешь закован между двух столбов на холме перед воротами Убежища и оставлен Даркам. Да помилует тебя Господь!
Купец в слезах взывал:
– Вы же мать! Не оставляйте моих детей сиротами!
Ее подбородок дрогнул, и хотя лицо ее было спокойно и холодно, как лед, Джил заметила маленькую морщинку между бровей. Янус и Калдерн подняли осужденного с табурета и вынесли его, вопящего и воющего, из комнаты.
Разбитая и больная, Джил пошла следом за ними. У нее кружилась голова, но, покидая зал, она оглянулась и посмотрела на Минальду, которая горько плакала, закрыв лицо ладонями.
7
Джил медленно приходила в сознание, с недоумением осознавая, что она спала. Запах ладана проникал в ее ноздри, заглушая все те запахи, которые она чувствовала во сне, – если только это был сон – мягкое пение, строфы и антистрофы сливались в одно. Она сознавала, что сидит в какой-то восьмиугольной комнате, темной, пустой, окутанной тенью. Порывшись в своей затуманенной памяти, она подумала, что, должно быть, пробралась сюда, чтобы уединиться от других.