Воздушный витязь
Шрифт:
— Не знаешь — замолкни, — возмущается рядовой недоверием к нему. — Не хочут воевать солдаты. А про братание слыхал? Кое-где батальонами, ротами переходят нейтралку, братаются — обнимаются с германцем, кричат: "Долой войну, давайте мириться, хватит, пролили, мол, кровушки народной". Да что там баить, землячок рассказывал, что отказались выдвинуться на передовую, считай, все части седьмого Сибирского корпуса.
— Врешь!
— Вот те хрест истинный.
— Дак что ж, стало быть, оголить фронт, а кайзеровские войска попрут на нашу землю?
— Ну стойкую, надежную оборону будут держать Как говаривают в пехоте: "Штык
— Стало быть, братцы, мы тоже будем бастовать, не подчиняться приказу командира? — говорит кто-то вкрадчиво, с явным желанием посеять смуту.
— Ты командира не трожь, — отвечают ему. — Наш капитан знает, что делает. Он всюду будет с нами, несмотря что в офицерских погонах.
К группе солдат подходит унтер-офицер, летчик Иван Спатарель, чернявый, с зоркими, внимательными глазами. Он вслушивается в разговор и громко произносит:
— Вы меня знаете, я большевик. Наша партия говорит: мы не призываем к сепаратному миру с Германией, это клевещут на нас меньшевики да эсеры. Россия сможет добиться справедливого мира, если вся государственная власть перейдет в руки революционных Советов рабочих и солдатских депутатов. Это Ленин сказал, а Ленину надо верить. Недалек, братцы, тот день.
Солдаты замолкают, один в раздумье говорит!
— Ленин… Оно, конечно. Ему верим.
"Ньюпор" Крутеня ходит змейкой над "вуазеном". Евграф Николаевич видит, как наблюдатель пускает в ход фотоаппарат, зорко озирает землю слева и справа, высовываясь из кабины.
"Как долго длится это противостояние армий, — размышляет Крутень. — И как все устали, как всем хочется мира, покоя. Однако руки нельзя опускать. Кайзеровские войска, кажется, могут воевать десятки лет — так воспитаны, так настроены. Надо сдерживать их натиск, давать отпор. Нули врага, слава Богу, минуют до сих пор. Но кто знает, может быть, сегодня придет роковой час…" Что это, предчувствие? К черту его, он не верит в предчувствия, предсказания, приметы. И все же — вдруг… Ну что ж, значит, так тому и быть, война есть война.
В поле зрения Евграфа Николаевича попадает летящий ниже самолет, он плохо заметен на фоне земли. Это "фоккер". Немец быстро набирает высоту, направляясь к разведчику. Намерения его ясны — сбить "вуазен".
Крутень пикирует наперерез противнику. Пулеметная очередь отрезвляет пилота "фоккера", и он резко меняет курс. Капитан, не упуская из виду свой самолет-разведчик, набирает высоту и, сделав крутой вираж, атакует вражеский истребитель.
Завязывается бой. Кто кого? Враг знает, что уйти так просто ему не удастся. Подставить хвост этому "ньюпору" с нарисованным на нем русским витязем — значит быть сбитым. Имя некоего капитана Крутеня наводит страх на немецких летчиков. Встретиться с ним в бою никто не желает.
Самолеты маневрируют, стараясь выбрать момент для решительной атаки. Но действия русского истребителя более энергичные, тактически верные, и он, зайдя в хвост "фоккеру", сражает его меткой пулеметной очередью. Аэроплан с тевтонскими крестами на крыльях рушится вниз…
Для охраны "вуазена" прилетает другой истребитель из 7-го авиаотряда. Капитан Крутень возвращается на аэродром в Плотычах.
К "ньюпору" подбегает командир авиаотряда подпоручик Свешников.
—
Крутень не спеша вылезает из кабины "ньюпора", снимает шлем, отвечает:
— Сбил!
— Поздравляю с новой победой!
— Спасибо. Где летчики вашего отряда?
— Все выполняют задания. Один я недавно вернулся из полета — что-то случилось с мотором.
В это время к стоянке самолетов подбегает адъютант авиагруппы поручик Федоров.
— Только что сообщили: со стороны Зборова в наш тыл летит вражеский разведчик.
— Так, — произносит Крутень, положив руку на крыло аппарата. — Сейчас же вылетаю, надо перехватить немца. — И одним рывком забирается в самолет.
— Поворачивай винт, — приказывает он механику Матвееву.
— Не дело, Евграф Николаевич! — пытается остановить его Свешников, — надобно дозаправить самолет. Отдохнуть надо.
— Некогда, — отрицательно качает головой Крутень. — Каждая минута дорога. В баке есть еще горючее, и патроны еще остались.
И "ньюпор" уходит во второй полет.
Реквием героям
На аэродроме в Плотычах — тревожное ожидание. У всех одна и та же мысль: как там командир, что с ним, сумеет ли дотянуть до летного поля? Все уже знают, что капитан Крутень вылетел второй раз на перехват противника на своем "ньюпоре", не успев пополнить бак бензином, а пулемет патронами. Не оставалось для этого времени, надо было не упустить разведчика, вторгшегося в наш тыл. Обстоятельства сложились так, что только он мог в это утро преградить путь врагу. Только он.
— Рискует наш командир, ох как рискует!
— Да, все-таки нужно было дозаправить бак бензином.
— А немец в это время сделал бы свое дело и улепетнул.
— Возможно… но жизнь капитана дороже, чем сбитый германец.
— Больше всего я боюсь, что там не один "фоккер", а два или три. В каком положении окажется командир?
— Будет атаковать, все равно будет атаковать.
— Ведь случалось, что Крутень атаковал противника на планировании, когда было израсходовано горючее. И ничего…
— До поры до времени. Не всегда бывает везение.
Люди смотрят в высоту, напрягают слух. Не терпится увидеть "ньюпор" с нарисованным на борту русским воином в шишаке и кольчуге. Гнетет тяжелое предчувствие.
Вдруг чей-то резкий крик врывается в тишину, подобно взрыву гранаты:
— Крутень летит! Витязь возвращается!
— Летит! Летит! Ура! — уже не отдельный голос, а единый крик многих раскатывается над аэродромом.
Темная точка на горизонте увеличивается в размерах, обретает четкие очертания знакомого самолета. Мотор не работает. Всем ясно, что "ньюпор" планирует — кончилось горючее. Все ниже и ниже опускается самолет. Теперь видно, как он переваливается с боку на бок. Значит, нетвердая рука управляет им. "Командир ранен", — эта мысль пронзает всех. Все знают, как легко и красиво Крутень сажал планирующий аэроплан. Но до земли остается совсем немного. Кто-то выкрикивает: "Ну давай, дорогой наш витязь!"