Воздушный замок

Козлов Юрий Вильямович

Таблица Менделеева на солнце неистовствовала. Золотые буквы искрились, а красные кроваво рдели. Девушка, полыхнув полой, скрылась в будке.

Превозмогая страх, Саня подошёл к догу и погладил его. Дог шевелил ушами и в недоумении смотрел на Саню.

— Хороший пёс… Хороший… — чесал ему за ушами Саня. — Все думают, раз большой — значит, злой… А ты добрый…

Потом Саня зашёл в кафе.

На стене висела репродукция из басни Крылова. Волк алчно смотрел на ягнёнка, а внизу были написаны слова совсем из другой басни: «Спой, светик, не стыдись…» Саня подумал о Юрке, об Ольге, о военной квартире, о том, что через час он встретит около Думы Свету с сумкой, готовую уехать с ним, и ему стало страшно. Последний раз также страшно было Сане классе в седьмом,

когда он прыгал в парке с парашютной вышки. Внизу стояли девочки из их класса, а самые смелые мальчики забирались на вышку. Половина возвращалась обратно, и над ними смеялись. А Саня упорно поднимался по железным грохочущим ступенькам — на площадку, где полоскался белый парашют и откуда девочки казались маленькими-маленькими, и было странно, что в угоду этим вот букашечкам надо сейчас прыгать… Белели их личики, смотрящие вверх… Сане было очень страшно, но вернуться назад было ещё страшнее. И Саня прыгнул…

Как-то рассказал об этом случае Юрке.

— Ну и дурак, — ответил ему Юрка. — Зачем надо было вообще лезть на вышку?

— Не знаю… — ответил Саня. — Понимаешь, что-то во мне словно сдвинулось…

Юрка пожал плечами.

— Ты сам себя не знаешь. Если так страшно, что сил нет, зачем лезть на вышку?

— Сначала не страшно было, — ответил Саня. — Сначала как-то хорошо было, а страшно стало потом, когда понял, что назад нельзя.

— У меня так не бывает, — ответил Юрка. — Если я решил прыгать, то прыгаю и ни о чём не думаю или вообще не прыгаю.

Глядя на репродукцию, на басни, Саня почему-то вспомнил этот давнишний разговор с Юркой.

За эти два часа после встречи у Думы они со Светой поцеловались уже, наверное, раз сто — на глазах у людей, в очереди за билетами, на перроне — целовались они, точно Света провожала куда-то Саню, и все пассажиры были удивлены, когда Света тоже поехала в этом поезде. Когда Саня вышел из метро «Невский проспект», Света уже ждала его с сумкой около Думы, а точнее, на ступеньках. Она побежала к нему по этим пологим ступенькам, а на Думе забили часы — их тоскливый бой поплыл над Невским, и если бы Саня не поймал и не обнял Свету, она бы, наверное, упала. Странно, но Света не показалась ему прекрасной, когда бежала вниз по ступенькам Думы. А когда Света заплакала у него на плече и он стал гладить её волосы, выбивающиеся из-под шапки, когда прохожие стали на них оглядываться, когда сумка Светы вдруг упала набок и испуганный голубь по-козлиному отскочил в сторону, когда выходящий из метро парень улыбнулся и сказал Сане: «Чего так крепко держишь, теперь-то уж не убежит…», понял Саня, что всё: лестница грохочет, парашют полощется, внизу фигурки маленькие-маленькие… Надо прыгать!

Всё в тот день складывалось удачно. Билеты взяли без промедления. Поезд отходил через сорок минут. Как резво понёсся он мимо заснеженных лесов! Платформы дачных станций мелькали с такой быстротой, что было не разобрать названий. От снега за окнами в вагоне разлилась белизна, точно пролили огромный стакан молока — всё крутом казалось первозданным и чистым. Света дремала, положив свою темноволосую голову Сане на плечо, а он без стеснения разглядывал её лицо и вдыхал запах её волос. Одно слово пульсировало в голове у Сани: «Моя! Моя! Моя!» Мелькали за окном домики, около домиков стояли мужчины, женщины, дети — в разноцветных спортивных костюмах, в свитерах, в шароварах — смазывали, ставя на попа, лыжи, проверяли крепления, топали по утрамбованному снегу чёрными ботинками с широкими носами. Саня снова вспомнил средневековых голландцев на смешных коньках, вспомнил замёрзшую речку неподалёку от своей дачи в Расторгуеве, Саня любил гонять по речке на коньках ночью, когда никто не мешает развивать бешеную скорость, орать, что в голову взбредёт, когда тени деревьев с берега кажутся барьерами и хочется через них перепрыгивать, и Саня так и делал, только лёд похрустывал, а ветер посвистывал…

Света тихонько посапывала, и Саня видел слой пудры у неё на лице, пух на щеках и крохотные, едва различимые

комочки туши на ресницах. Он уже представлял себе, как на даче затопит печь, как затрещат дрова, как станет в доме тепло, как он достанет какую-нибудь бутылку из отцовских запасов и как они чокнутся и выпьют. Дом в уединённом месте — крепкий, синий, окружённый соснами. Если будет не очень холодно и если будет светить луна, они пойдут немного погуляют вдоль ледяной речки, посмотрят на звёзды, а потом вернутся в тёплую дачу.

«Я поеду с ней на дачу! Я поеду с ней на дачу!» — повторял Саня под стук колёс и вспоминал девушку в красном пальто на атласной оранжевой подкладке. Не нравилась ему эта девушка.

Незаметно добрались до Бологого. Красное круглое солнце висело над перекидным мостом, уводящим с перрона в город, а над поездом клубился пар. Снег под ногами скрипел. В Бологом Саня купил бутылку пива и слоёные пирожки необычайной твёрдости. Саня попенял на пирожки продавщице, но та ответила, что в ларьке холодно и пирожки просто застыли, а в тёплом вагоне они отойдут и станут мягкими и вкусными. Саня побежал в вокзальный буфет. Он купил бутылку шампанского, торт, килограмм шоколадных конфет. У озябшего, заросшего щетиной восточного товарища Саня приобрёл букет увядших роз. Перед тем как передать розы Сане, восточный товарищ зачем-то подышал на них. «Приедешь в Москву, они распустятся! Как пять минут назад с куста будут!» — сказал он, пряча деньги в карман. По радио объявили, что поезд Ленинград — Москва отправляется, и только это помешало Сапе продолжить свои купеческие выходки. Он уже нацеливался на шоколадных зайцев, которые испуганно смотрели на него из-за спины продавщицы. Зайцы, должно быть, не хотели уезжать из Бологого.

Когда Саня, прижимая к груди покупки, догнал свой вагон и вскочил в тамбур, проводница посмотрела на него как на чудо.

— Сдурел, паренёк? — ласково спросила проводница. — Совсем сдурел, что ли?

Саня побежал по вагону.

— Что с тобой? — спросила Света.

— Ничего, — ответил Саня. — Давай пить шампанское?

— В поезде? — Света убрала в сумку и шампанское, и торт, и конфеты, а увядшие розы она поставила в стакан с водой, и розы начали потихоньку оправляться — прав оказался восточный товарищ. Солнце опускалось ниже и ниже. Пошли озёра с чёрными горбиками рыбаков. Зимний день короткий. Много рыбы не наловишь. Снег стал голубым.

— Куда мы едем? — загрустила Света. — Зачем мы едем? До меня только сейчас дошло, что всё это ни к чему…

— Мы едем ко мне на дачу, — ответил Саня, удивляясь, как спокойно и обыденно прозвучал его голос. Словно и не мучила его эта мысль предыдущие полчаса.

Света посмотрела на качающиеся в стакане розы.

— Насчёт дачи ты пока ничего не говорил. Это что-то новое…

— Мы затопим печь, — сказал Саня. — Знаешь, как замечательно трещат дрова в нашей печке?

— Я, наверное, не поеду, — сказала Света.

— Почему?

— Не знаю… я… не знаю…

— Что тебя смущает?

— Меня ничего не смущает. Просто мне всё это не нравится, — оказала Света, доставая расчёску.

— Ты причешешься, и тебе всё понравится, — Саня поцеловал Свету, но губы её были сухими, и сама Света даже как будто хотела отвернуться от Сани.

— Брось, — шепнул Саня. — Поздно… Мы прыгнули с вышки…

— Что ты говоришь? С какой вышки?

— Я ведь дурак, — улыбнулся Саня. — И сумасшедший…

— Скажи, эта девушка в красном пальто… Про которую ты мне говорил… Она была такая высокая, черноволосая, да?

— Да, — ответил Саня.

— Она мне приснилась сейчас… Знаешь, что она мне сказала?

Саня пожал плечами:

— Она сказала мне: «Бедная, бедная Света…»

Саня побледнел.

Света засмеялась.

— Эх ты! — вздохнула она. — Ты даже не помнишь, о чём говорил со мной на вокзале. Ты же сам мне всё это рассказал.

— К чёрту девушку в красном пальто, — сказал Саня. — Всё к чёрту! Едем ко мне на дачу…

Света снова вздохнула.

— Зачем я уехала из Ленинграда, бросила подругу… Господи, зачем? Прямо какое-то безумие…