Вождь гверильясов
Шрифт:
Постепенно я пришел к убеждению, что заклятый враг Калроса, Райас, гораздо опаснее для меня, чем друзья молодого харочо.
Главную роль среди пришельцев играл, по-видимому, старший из них, Виценте Вилагос.
О путешествии Калроса в Халапу больше не могло быть и речи. Обитателям Лагарто оно показалось бы величайшей нелепостью. И со стороны Лолы было бы неразумно настаивать на нем.
Молодая девушка стояла потупившись. Сознание того, что приход односельчан не особенно радует ее, доставляло мне большое удовольствие.
Окруженный
— Пора, — сказал наконец Вилагос, поговорив в течение нескольких минут со своими друзьями. — Мы должны немедленно тронуться в путь. Ведь отдохнуть в тени пальм Лагарто нам удастся не раньше заката солнца.
Эта поэтическая фраза нисколько не удивила меня. Я знал, что подобные выражения употребляют все харочо.
Калроса положили на носилки и тотчас же вынесли из палатки. Несколько банановых листьев, укрепленных над ним в виде зонта, защищали его от палящих лучей солнца.
Вилагос подошел ко мне с дружески протянутой рукой.
— Вы спасли жизнь одному из наших односельчан, — сказал он. — Благодарю вас, сеньор чужестранец. Пока вы еще наш враг. Надеюсь, война скоро кончится. Но во время войны и во время мира вы будете для нас другом. Если судьба когда-нибудь занесет вас в маленькую ранчерию Лагарто, мы докажем вам, что двумя хорошими чертами харочо могут похвастать, во всяком случае. Я имею в виду благодарность и гостеприимство… До свидания.
Остальные мексиканцы столь же сердечно попрощались со мной.
Попрощаться с Долорес так, как мне этого хотелось, было невозможно. Присутствие ее друзей стесняло меня.
Четыре коротких словечка я все-таки успел шепнуть ей:
— Я люблю вас, Лола…
Ответа не последовало. Тщетно ждал я от Лолы слова или хотя бы вздоха. Но из больших темных глаз ее, похожих на глаза мазаме, струился горячий и нежный свет, пронизавший все мое существо.
Произнеся последнее «прощайте», я был почти в бреду. При расставании мексиканцы обычно говорят друг другу «с Богом» или «счастливого пути». Я не сказал ни того, ни другого. На английском языке эти слова прозвучали бы совсем иначе, чем по-испански.
Но я дал себе клятву во что бы то ни стало отыскать Лолу Вергара.
Скоро прекрасная харочо была уже далеко.
Встречусь ли я с ней когда-нибудь?
Этот вопрос не давал мне покоя.
Может быть, она предпочла бы идти по дороге в Халапу?
В этом я был почти уверен.
Во всяком случае, она исчезла, не дав никакого обещания, не оставив мне ничего, ничего, кроме воспоминаний о своей волшебной красоте, глубоко запечатлевшейся в моем сердце.
Встречусь ли я с ней когда-нибудь?
Опять и опять
И в ответ на него мне каждый раз слышалось: «Может быть, никогда».
В самом деле, рассчитывать на повторную встречу с прекрасной харочо было довольно трудно. Хладнокровно обдумав положение вещей, я волей-неволей пришел к этому печальному выводу. Правда, я знал название родной деревни Лолы и дал себе клятву во что бы то ни было разыскать ее.
Но что из этого? В связи с продолжавшейся войной мне предстояло направиться как раз в противоположную сторону. У меня было приблизительно столько же шансов погибнуть, сколько и остаться в живых. Когда при таких условиях удастся мне попасть в Лагарто?
На этот вопрос возможен был только один ответ: «При первом же благоприятном случае». Эта мысль служила мне некоторым утешением.
Глаза мои все еще были устремлены на поворот дороги, где широко раскинувшиеся ветви акации внезапно скрыли от меня постепенно удалявшуюся фигуру Лолы. В течение некоторого времени ее светлое платье еще мелькало на фоне зеленой листвы. Я видел, как бахрома шали, накинутой на ее плечи, внезапно взметнулась кверху. Должно быть, это было вызвано не порывом ветра, а быстрым движением руки. Да, она обернулась в мою сторону, махнула рукой и взглядом сказала мне: «Прощай навеки!»
«Каким безумием с моей стороны было не воспротивиться этой разлуке!» — думал я, машинально посылая Лоле воздушный поцелуй.
Я вернулся в палатку и бросился на катре, еще так недавно занятое раненым. Уныние овладело мною.
Последнюю ночь мой сон тревожили страстные мысли, предпоследнюю я не спал из-за проклятых гаубиц, которые пришлось втаскивать на крутые скалы Эль-Плана. Все это до крайности утомило меня. И, несмотря на отчаянье, терзавшее мое сердце, я отдался во власть Морфея — божка, как известно, не менее могущественного, чем сам Купидон.
Глава XIV. ВОЗМУТИТЕЛЬНОЕ ПИСЬМО
Вряд ли кто-нибудь остается совершенно безучастным к приходу почтальона, особенно в том случае, когда следы этого посещения обнаруживаются при пробуждении в виде письма, засунутого под подушку или лежащего на стуле рядом с кроватью.
Совсем особое удовольствие доставляют надушенные маленькие конвертики, надписанные изящным женским почерком.
Такое же сильное, хоть и гораздо менее приятное впечатление производят голубоватые казенные конверты, запечатанные синим сургучом.
Отлично выспавшись в палатке, еще недавно служившей убежищем его превосходительству дону Антонио Лопес де Санта-Анна, я открыл глаза и, убедившись в том, что уже светло, хотел было начать одеваться.
Но не успел я вскочить с кровати, как взгляд мой упал на валявшееся на земле письмо.
При виде этого письма, не похожего ни на любовную записку, ни на служебный приказ, я невольно вздрогнул. Оно было адресовано мексиканскому тирану. Имя и звание его полностью красовались на конверте.