Вождь окасов

Эмар Густав

– Пусть прочтет брат мой, – сказал он, – белые ученее нас, бедных индейцев... они знают все.

Валентин придал своей физиономии самое глупое выражение, какое только было для него возможно.

– Я не могу этого прочесть, – сказал он с замешательством, прекрасно разыгранным.

– Стало быть, брат мой отказывается оказать мне эту услугу? – настаивал Антинагюэль.

– Я не отказываю, вождь, но не могу исполнить вашей просьбы по очень простой причине.

– По какой?

– Я и товарищ мой французы.

– Ну так что ж?

– Мы

говорим немножко по-испански, но не умеем читать на этом языке.

– А! – сказал вождь тоном сомнения.

Он сделал несколько шагов, как будто размышляя о чем-то, и прошептал про себя:

– Может быть.

Потом он обратился к французам, которые внешне оставались бесстрастны и равнодушны, и сказал:

– Пусть мои братья подождут с минуту... в моем племени есть человек, понимающий знаки, которые белые чертят на бумаге; я прикажу ему перевести это письмо.

Молодые люди поклонились. Вождь вышел.

– Зачем, – спросил тогда Луи у Валентина, – ты отказался прочесть письмо?

– Право, – отвечал Валентин, – я не сумею тебе объяснить этого; по то, что ты мне сказал о впечатлении, какое этот человек произвел на тебя, произвело и на меня некоторое действие; он не внушает мне никакого доверия, и притом я вовсе не забочусь узнать те тайны, которые впоследствии, может быть, он захотел бы отнять у меня.

– Да, ты прав; кто знает, может быть, когда-нибудь мы будем радоваться этой осторожности.

– Шш, я слышу шаги. Вождь вернулся.

– Теперь я знаю содержание письма, – сказал он, – если мои братья увидятся с тем, кто поручил им это письмо, пусть они уведомят его, что я сегодня же еду в Вальдивию.

– Мы с удовольствием исполнили бы ваше поручение, – отвечал Валентин, – но мы не знаем того, кто вручил нам это письмо, и вероятно никогда больше его не увидим.

Вождь бросил на них украдкой подозрительный взгляд и сказал:

– Хорошо! Мои братья остаются здесь?

– С величайшим удовольствием провели бы мы несколько часов в приятном обществе вождя, но время не ждет; если он нам позволит, мы немедленно простимся с ним.

– Братья мои свободны; жилище мое открыто для входа и для выхода.

Молодые люди встали.

– В какую сторону едут мои братья?

– Мы отправляемся в Кончепчьйон.

– Пусть братья мои идут с миром! Если бы они ехали в Вальдивию, я предложил бы им ехать со мной.

– Мы чрезвычайно благодарны за ваше любезное предложение, но, к несчастью, не можем им воспользоваться, потому что наш путь совершенно противоположен.

Разменявшись еще несколькими вежливыми словами, хозяин и гости вышли из хижины. Лошади французов были приведены, и в последний раз поклонившись вождю, молодые люди уехали.

Выехав из селения, Луи обратился к Валентину и сказал:

– Мы не можем терять ни минуты, если хотим приехать в Вальдивию прежде этого человека.

– Да, надо скакать во весь опор, – отвечал Валентин, – кто знает, может быть, дон Тадео с нетерпением ожидает нашего возвращения?

Они

скоро возвратились к своим друзьям, индейцам, которые поджидали их, спрятавшись в лесу, и все четверо пустились вскачь по направлению к Вальдивии, не будучи в состоянии отдать себе отчета, какая причина заставляла их так торопиться.

Антинагюэль проводил гостей за несколько шагов от своего жилища; когда молодые люди с ним простились, он следовал за ними глазами так долго, как только мог их приметить; потом, когда они наконец исчезли из вида, он вернулся медленными шагами и задумчиво говоря сам себе:

«Для меня очевидно, что эти люди меня обманывали; отказ прочесть это письмо был только предлогом. С какой целью действуют они таким образом? Разве это враги? Я буду наблюдать за ними».

Между тем перед хижиной Антинагюэля воины его, готовые к отъезду, на лошадях ожидали его приказаний.

– Надо ехать, – сказал токи, – там я узнаю все... и может быть, – прибавил он голосом таким тихим, что его невозможно было расслышать, – может быть, я найду там ее? Если донна Мария не исполнит своего обещания и не выдаст ее мне, горе ей!

Антинагюэль поднял голову; перед ним стояла его мать.

– Чего хочешь ты, женщина? – сказал он. – Твое место не здесь.

– Мое место возле тебя, сын мой, – отвечала она кротким голосом, – особенно, когда ты страдаешь...

– Я страдаю? Ты с ума сошла! Ты помешалась от старости... вернись домой и, во время моего отсутствия, старательно береги все, что принадлежит мне.

– Так ты непременно хочешь уехать, сын мой?

– Я еду сейчас.

И Антинагюэль вскочил на седло.

– Куда ты едешь? – сказала мать, схватив за узду его лошадь.

– Какое тебе дело? – возразил токи, бросив на мать яростный взгляд.

– Берегись, сын мой, ты вступаешь на дурной путь; Гекубу, злой дух, овладел твоим сердцем.

– Я один судья своих поступков.

– Ты не уедешь, – возразила она, решительно став перед ним.

Индейцы, окружив мать и сына, с безмолвным ужасом присутствовали при этой сцене. Они хорошо знали вспыльчивый и властный характер Антинагюэля и опасались, чтобы не случилось какого-либо несчастья, если мать станет продолжать сопротивляться его отъезду. Брови вождя нахмурились, глаза его метали молнии; с чрезвычайным трудом удерживал он гнев, кипевший в его груди.

– Я поеду, – сказал он с яростью отрывистым голосом, – если бы даже мне пришлось раздавить тебя под ногами моей лошади.

Индианка судорожно схватилась за поводья и, глядя прямо на сына, вскричала:

– Сделай же это, потому что, клянусь душой твоего отца, который теперь охотится в блаженных лугах возле Пиллиана, клянусь тебе, что я не тронусь с места, даже если ты переедешь через мое тело.

Лицо индейца страшно искривилось; он окинул вокруг себя взором, от которого затрепетали сердца самых храбрых, и закричал, скрежеща зубами: