Вождь окасов

Эмар Густав

– Брат мой молод, – кротко заметил Трангуаль Ланек, – он впечатлителен.

– Не знаю, впечатлителен ли я, – с живостью отвечал молодой человек, – но только я вижу и чувствую, что эта природа великолепна и говорю это, вот и все.

– Да, – сказал ульмен глубоко выразительным голосом, – Пиллиан велик! Все это сделал он.

– Вы хотите сказать: Бог, вождь? Но это все равно; наша мысль одинакова и мы не будем спорить об имени. Ах! В моей стране, – прибавил Валентин со вздохом сожаления об отсутствующей

родине, – дорого заплатили бы за то, чтобы полюбоваться тем, что я вижу каждый день даром. Правду говорят, что путешествие образовывает молодых людей.

– Разве на острове моего брата, – с любопытством спросил индеец, – нет гор и деревьев так как здесь?

– Я уже заметил вам, вождь, что моя страна не остров, а земля такая же большая, как и ваша; у нас, слава Богу, нет недостатка в деревьях, их даже много; и горы у нас есть очень высокие, между прочим Монмартр.

– Гм! – сказал индеец, который не понимал шутки молодого человека.

– Да, – подтвердил Валентин, – у нас есть горы, но в сравнении с этими они не более как крошечные холмы.

– Моя земля самая прекрасная на свете, – отвечал индеец с гордостью, – Пиллиан создал ее для своих детей, вот почему бледнолицые хотят отнять ее у нас.

– В ваших словах есть правда, вождь, и я не буду оспаривать этого мнения; спор завел бы нас слишком далеко, а между тем теперь мы должны заниматься более важными предметами.

– Хорошо! – сказал вождь снисходительно. – Не все люди могли родиться в моей стране.

– Справедливо, поэтому-то я и родился в другом месте.

Цезарь, бежавший возле двух друзей и подбиравший крошки, которые они бросали ему, вдруг глухо заворчал.

– Что там такое, старичок? – дружески спросил Валентин, лаская собаку. – Разве ты чувствуешь что-нибудь подозрительное?

– Нет, – спокойно отвечал Трангуаль Ланек, – мы приближаемся к деревне: собака почуяла окаса.

В самом деле, едва он проговорил эти слова, как индейский всадник показался на повороте дороги. Он подскакал к двум друзьям, поклонился им и продолжал свою дорогу.

– Знаете ли, вождь, – заметил вдруг Валентин, ответив на поклон проезжего, – что мы напрасно идем так открыто, не принимая никаких предосторожностей.

– Отчего же?

– Оттого, что на свете есть немало таких людей, которые были бы рады помешать нам.

– Кто знает, куда и зачем мы идем? Кто знает, кто мы?

– Никто, это правда!

– Ну, в таком случае не лучше ли действовать открыто? Мы путешественники, вот и все; если бы мы находились в пустыне, тогда другое дело; но здесь в деревне, почти испанской, предосторожности вместо пользы могут повредить нам.

– Не обращайте внимания на мое замечание и поступайте как хотите; притом, вы должны знать гораздо лучше меня, что следует делать.

Между тем оба спутника продолжали подвигаться

вперед тем скорым шагом, который свойственен людям, обыкновенно путешествующим пешком, и который, по многозачительному выражению солдат, ест дорогу. Почти незаметно дошли они до входа в деревню.

– Итак, мы в Сан-Мигуэле? – спросил Валентин.

– Да, – отвечал индеец.

– И вы думаете, что донны Розарио тут уже нет? Ульмен покачал головой и отвечал:

– Нет.

– Почему вы так думаете?

– Я не могу объяснить этого моему брату.

– Отчего?

– Оттого, что я чувствую это инстинктивно. «Черт побери, – подумал Валентин, – если вмешается инстинкт, мы погибли».

– Но все-таки у вас есть же какая-нибудь причина? – прибавил он громко.

– Пусть брат мой смотрит.

– Ну, – отвечал молодой человек, глядя во все стороны, – я ничего не вижу.

– Вот моя причина: деревня слишком спокойна, женщины в поле, воины на охоте и только одни старики остались в жилищах.

– Это правда, – сказал Валентин, задумавшись, – мне это не пришло в голову.

– Если бы пленница была здесь, брат мой увидал бы воинов, лошадей; деревня жила бы, а теперь она мертва.

«Черт побери! – подумал Валентин. – Эти дикари удивительные люди; они видят все, угадывают все, и мы со всей нашей цивилизацией просто дети в сравнении с ними».

– Вождь, – сказал он громко, – вы мудрец; скажите мне, пожалуйста, кто научил вас всему этому?

Индеец остановился, величественным жестом указал молодому человеку на обширный горизонт и голосом, торжественное выражение которого заставило Валентина вздрогнуть, сказал ему:

– Брат, это пустыня.

– Да, – отвечал француз с убеждением, – действительно, – прибавил он про себя, – только в пустыне человек видит Бога лицом к лицу. О! Никогда не успею я приобрести познания, какими обладает этот индеец.

Они вошли в деревню. Как сказал Трангуаль Ланек, она в самом деле оказалась пустою. Так как во всех индейских деревнях двери были отперты, и путешественники, не входя в хижины, могли легко удостовериться в отсутствии жителей. В некоторых только они увидали больных, которые, лежа на бараньих кожах, жалобно стонали.

– Вы так хорошо угадали, вождь, – сказал Валентин с досадой, – что мы не находим здесь даже собак.

– Будем продолжать наш путь, – отвечал вождь, по-прежнему бесстрастный.

– Браво, – воскликнул молодой человек, – кажется нам нечего больше и делать, потому что, как видно, мы не успеем здесь собрать какие-либо сведения.

Вдруг Цезарь бросился с бешеным воем и, добежав до дверей одной уединенной хижины, начал царапать лапами землю.

– Может быть, в этом доме, – сказал Трангуаль Ланек, – мы узнаем что-нибудь о молодой девушке.