Вождь викингов

В бане было… Как в бане. То есть жарко. Правильную температуру поддерживали разогретые камни, которые, по мере остывания, заменялись новыми, раскаленными. Этим, естественно, занимались рабы, и они старались, потому что рассердить Рагнара-конунга — это очень страшно. Но еще страшнее, если нерадивый трэль удостоится недовольства его сына Ивара. Тогда лучше сразу — головой об эти самые камни.

— Летом — не то, — лениво пробасил Рагнар. — Вот зимой — да-а-а… Да потом — в ледяную воду…

— А мне и летом хорошо, отец, — старший сын великого конунга махнул рукой, и девка шустро подлила горячей воды в таз, в который были опущены ноги Ивара

Бескостного.

Подлила и залюбовалась: ох и красивы оба, что сын, что отец. Рагнар — помощнее, пошире. Тяжелые, покатые плечи, испещренные рунами и картинами, таят чудовищную силу. Говорят, великий конунг может быку шею свернуть, ухватив за рога. Живот у конунга гладкий, подернутый жирком, — хорошо кушает хозяин Роскилле, да и пьет не меньше. Потому что богат безмерно. А зачем богатому отказывать себе в удовольствиях? Нравится девке Рагнар-конунг. От такого сына родить — великий воин будет. Но безразлична банная девка Рагнару. Не про нее великий конунг данов.

Ивар, сын Рагнара, тоже красив. И молод: может, двадцать зим, может, двадцать пять, девке неведомо. В плечах широк, почти как отец, но жира на нем — ни капли. Бугрятся, переплетаются мощные мышцы под белой кожей. Все — на виду. Живот — как из плит каменных, на животе — дракон свернувшийся. Двигается Ивар — двигается и дракон. Рисунок свежий, раньше его не было. Глянул Ивар на девку… И вдруг подмигнул. Девка обомлела, едва ковш не уронила. Нет, от Ивара она сына не хочет. Страшно с таким любиться. Даже и подумать о таком. Отводит девка взгляд. Раньше она другой была: веселой, дерзкой… За дерзость ей прежний хозяин язык и вырвал. Зато теперь конунги могут говорить при ней о важном. Никому не расскажет.

— Есть у меня дело для тебя, сын, — говорит Рагнар, почесывая спину скребком. — Хочу, чтоб ты в вик [1] сходил.

— К франкам?

Рагнар качает головой, ловит и давит вошь в бороде.

— Не к франкам. Зачем стричь овцу, у которой шерсть не отросла. Англия — вот твоя цель. Пощупай, есть ли жирок у тамошних свинок. Стоит ли браться за них всерьез?

— Нореги берут, — замечает Ивар.

— Нореги не мы. Нореги поросеночка украдут — и довольны. А я заберу всё стадо. Но сначала разведать надо. Земель много, не всякая нас достойна.

— Я сделаю, отец, — говорит сын.

Этого довольно.

Рагнар с удовольствием глядит на сына. Истинный Инглинг. Под рукой отца ходит, но советы отцовы ему больше не нужны. Своя голова, своя сила. Один [2] его любит. И Рагнар его тоже любит. А он — отца. Хорошие сыновья уродились у Лотброка, любят его боги Рагнара Сигурдсона…

Когда посланцы Ивара Рагнарсона въехали в ворота моей усадьбы, я занимался важным делом: сидя на скамейке у крылечка собственного «длинного» дома, осуществлял общее руководство тренировкой моих будущих дренгов [3] . Руководство непосредственное я делегировал Скиди. Тренировка — дело ответственное. Требует от непосредственного руководителя немалых физических усилий. Несолидно как-то для «целого» вождя-хёвдинга самолично дубасить тинейджеров-кандидатов.

Так что я не гонял новобранцев сам, а поручил сие важное действо моему «главному ученику» и полноценному дренгу Скиди Оддасону. То есть я вовсю пользуюсь преимуществами, которые дает звание вождя. А я и есть вождь. Ульф Вогенсон по прозвищу Черноголовый. Так меня зовут здесь, на средневековом острове Сёлунд, мои друзья и недруги, суровые скандинавские викинги. По моим прикидкам, сейчас где-то середина девятого века нашей эры, а родился я существенно позже, в конце века двадцатого. И там меня звали скромнее: Николай Григорьевич Переляк. Однако сейчас я здесь. И не жалею. Сбылись мечты… Мои, короче. Из времени, где каждый сам за себя и один лишь президент… за все финансовые потоки, я попал в мир, где целая толпа очень достойных людей запросто рискнет собственной жизнью, чтобы спасти мою. И я сделаю ради них то же самое. А еще у меня есть прекрасная невеста, собственный корабль и меч, который принес мне всю эту роскошь. Никакого волшебства. Разве что немного удачи. Это потому, что местные боги ко мне благоволят. Так говорят здешние специалисты, и у меня нет оснований им не доверять. Тот удивительный факт, что я жив и счастлив, сам по себе — отменное доказательство моей потрясающей везухи. Так что я действительно счастлив.

Но вернемся к моему лучшему ученику.

Скиди, сын Одды-хёвдинга. Сирота. Папа погиб лет шесть назад, мама умерла еще раньше. Но не спешите выражать юноше сочувствие. Лучше посочувствуйте его врагам. В свои шестнадцать юный Оддасон выше меня на полголовы и орудует мечом на пядь длиннее моего Вдоводела. Что же до взрослости, то, в отличие от меня, всё еще ходящего в женихах, Скиди — полноформатный муж. Его жена Орабель — дочь французского барончика, когда-то считалась моей наложницей, но уже почти два месяца состоит со Скиди в законном браке, и одно только ее приданое тянет на три таких гренда [4] , как мой.

Однако, несмотря на свой немалый социальный статус, молодой Оддасон — мой ученик и пребудет в этом качестве, пока я не решу иначе. А следовательно, парень делает то, что я велю. Велено ему гонять по моему просторному двору восьмерых потных недорослей, своих ровесников, — гоняет. А поступит команда, скажем, надрать им задницы ремнем, надерет без вопросов. То есть сначала надерет, а потом вежливо поинтересуется: в чем смысл экзекуции?

Смысл же нынешней тренировки очевиден. Молодняк уже часа два потеет, вновь и вновь повторяя маневр, который можно определить как «поворот в плотном пешем строю во время атаки».

Звучит знатно. Выглядит куда менее внушительно: семь раскрасневшихся датских пареньков и еще один словенский, такой же распаренный, бодрой рысью, пыхтя и громко топая, несутся сначала в одну сторону, потом по команде разворачиваются и галопируют в указанном Скиди направлении.

Главная трудность маневра заключалась в том, чтобы не размыкать строя, — это раз, и не «обнажать» фланг — это два.

Строй в этом средневековом мире — это наше всё. Кто держит строй, тот жив, кто не держит — удирает во все лопатки, а победоносный враг норовит продырявить эти лопатки всяким острым железом.

Само собой, в любом правиле есть исключения. Например, когда ты — берсерк. Но будь ты хоть сам инеистый великан — когда на тебя обрушивается ливень стрел и обвал копий, ты очень быстро перемещаешься из Мидгарда, то бишь мира срединного, повыше или пониже. В зависимости от того, как отнесутся местные боги к твоей покинувшей тело душе. Но пока ты в строю, под защитой собственного и дружественных щитов, есть надежда, что твое место за праздничным столом Асгарда еще некоторое время попустует.