Вожделенное отечество
Шрифт:
— Да, теперь-то я все понимаю...
Сон о путешествии в Венгрию. Мы шли по Будапешту. Характерные надписи на мадьярском языке, им соответствующие на русском. В гостиничном ресторане — русская свадьба. Вышел официант в расшитой рубахе с пояском, в плисовых шароварах и сапогах гармошкой. Магазин с продукцией завода "ВЭФ" — приёмники, магнитофоны (вывеска: "Колониальный товары"). Две студентки. Комната. Ранний вечер. На улице — шум машин и мотоциклов, фигуры военных. "Рашена поехали..." Потом вошла Хозяйка квартиры — Потапова в цветастом халате, её полупьяные родственники. В кухонном
И — сон про репрессированных: гостиница, лужи (музыкальное училище), колодец, кольцевые коридоры, площадка — площадь райцентра, нереальные вывески: "Пчеловод... ", "Семеновод... ". Пустые витрины. Нигде нет продуктов питания. Ниже этажом — зал с пальмами, буфетная стойка. Кафе, длинные столы, накрытые белыми крахмальными скатертями и целлофаном. Пир победителей. Бешбармак, курица в тесте, зелень. Блюдо с ложкой. Водка, все пьют. Федя Черненко подкладывает: "Давай, старик, навались". Морские офицеры, адмиралы. Старая еврейка поднимает тост за своего лучшего друга — сына, который тридцать лет просидел в лагерях.
Старая движущаяся фотография: она молодая, в кубанке, в шинели, в муфте, с саблей; он в пенсне, улыбаясь, оба с решительными счастливыми лицами.
Старый комсомолец с цветочками. Маленький (усохший), в белом картузе. Лицо, искажённое тиком, зелёный бидончик в сетке — пустой, без крышки. Синий вытертый костюм (китель?). Черномазая девчонка в плаще — словно из тех лет. Родное его село Черняново.
Падает медленный тёплый снег. Застывшие на фотографии фигуры.
И все это — не для них — еврейских, интеллигентских лиц в пенсне — допросы, стужа колымских лагерей. Выжить там было непросто — там тоже надо было сделать карьеру, выслужиться, понравиться кому-то...
По-прежнему влекло к себе мужчин и женщин. От этого рождались дети.
Пожилой мужчина кормил лошадь виноградом. Это был маршал Будённый.
И звучало танго — старомодное, наивно-сентиментальное, насквозь буржуазное, но так отвечавшее духу времени, тёмному духу революции:
Мой милый друг,
Мой верный друг сердечный,
Твой образ вдруг
Затеплится в окне...
Не забывай
О юности беспечной.
Прощай, прощай —
И помни обо мне.
Не потеряй
Себя, мой друг безгрешный.
Наш отчий край
Во гневе и в огне.
Не пожелай
Печали безутешной,
Не умирай —
Подумай обо мне.
Ах, если б нам
Исполнить все с начала;
Беседы при луне...
Назло врагам
Чтоб снова прозвучало:
Прощай, прощай —
И помни обо мне.
(Сладостно, как мысль о самоубийстве.)
Часть шестая
ЗАБЫТЬ РОССИЮ
ДЕРЖАВА
Россия похожа на яйцо с желтком-Москвой. Яйцо образуется вращением, и его идеальная форма — шар. Но притяжение ядра и инерция центробежных сил вытягивает шар, придавая ему овальный, эллиптический контур. Россия похожа на яйцо, поваленное набок, где слева — густозаселенная европейская часть с ядром-Москвой, а справа — сплошной, вытягивающийся белок, остроконечно завершающийся на востоке, с твёрдой скорлупой, а внутри — жидкое.
ИНЦИДЕНТ
В одном селе была служба на Прощёное воскресенье. Вышел настоятель, как полагается, Каяться. Попросил у всех прощения за обиды, если кому за минувший год причинил.
Вышел и второй священник, тоже каяться стал. И особо — перед настоятелем. В том числе и в таких своих провинностях перед ним, о которых тот и не догадывался.
Удивился настоятель, но слушает дальше. Наконец не утерпел и говорит:
— Ты, отец (имя рек), вот ещё в чем передо мной виноват...
— Да ведь и вы, отец настоятель, мне каверзу подстроили...
И стали они, вместо своих грехов, вспоминать обиды и друг дружку обвинять. Пока не схватил отец настоятель второго священника за гриву, а тот его — за бороду. Дьякон с алтарником кинулись разнимать — да куда там — и им досталось.
А прихожане этого храма, как это обычно бывает, делились на две половины: духовные чада одного священника и другого. И бросилась паства защищать каждая сторона своего батюшку, и вышла свалка — стенка на стенку. Зуботычины пошли, затрещины, пинки...
Певчие за аналой попрятались, а староста под ногами дерущихся прополз, выбрался из храма и милицию вызвал.
ОРКЕСТР
— Духовики же все смурные, — говорил Андрей Соловьёв. — Вместо того, чтобы заниматься, они постоянно что-то подпиливают, подтачивают — усовершенствуют инструмент.
— Предсказать можно все, кроме биг-банда, — убеждённо сказал директор студии джаза.
Ансамбль играл, рабочие в зале кричали: — Экстаз, б...! Так они выражали свои чувства.
ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ