Возлюбленные-соперники
Шрифт:
Вот и сейчас он поправил шторы, которые и без того были в идеальном состоянии, долил воды в почти полный стакан и принялся поправлять подушки.
— Какой сегодня день, Коутс?
— Воскресенье, ваша светлость.
Джеймс нахмурился.
— Выходит, я в постели уже неделю?
— Да.
— Преступника поймали?
— Нет. Констебли обыскали все вокруг, но безрезультатно. Сейчас они присматривают за путешественниками в гостиницах Хартфордшира.
Было бы легче, располагай они описанием преступника, но ни Бобби, ни герцог его не рассмотрели. Все, что успел заметить Джеймс,
У Джеймса снова разболелась голова.
— Лихорадка возвращается ночью, да?
Коутс прекратил взбивать подушки и заглянул в глаза хозяину.
— Она возвращается раньше, чем наступает ночь. Температура начинает подниматься после полудня и держится всю ночь.
Джеймс сделал попытку подвигать ногами. Конечности подчинялись плохо, но боль в боку беспокоила намного сильнее, чем дискомфорт во всех остальных частях тела.
— Я скажу миссис О’Брайен, чтобы она приготовила ячменный отвар, — сказал Коутс. — Моя мама всегда говорила, что ячменный отвар укрепляет тело.
Когда Джеймс посмотрел на Коутса, его лицо неожиданно расплылось перед глазами. Джеймс моргнул и снова открыл глаза. Он мог бы поклясться, что верный камердинер выглядит в точности так же, как достопочтенный судья Бернард Батуэлл из Олд-Бейли. Те же глаза-бусинки, нос картошкой, такая же коренастая фигура. Даже белые волосы были такими же, с той разницей, что судья носил парик, а Коутс был натуральным блондином.
— Коутс, а ты, случайно, не родственник судьи Батуэлла?
— Нет, ваша милость, а почему вы спрашиваете?
— Я только сейчас заметил, как сильно ты на него похож. Он председательствовал на моем последнем уголовном процесс, когда рассматривали дело Пампкина О’Дула, и его внешность еще свежа в моей памяти.
— А разве судья Батуэлл не меньше пяти футов ростом, ваша светлость?
— Совершенно верно, Коутс, — усмехнулся герцог.
Но когда камердинер выпрямился в полный рост, Джеймс понял, что сравнение вовсе не польстило ему.
— Мой рост шесть футов один дюйм, ваша светлость.
— Но прочее сходство! У тебя даже в точности такая же, как у него, родинка размером с шиллинг на левой щеке. Посмотри в зеркало, Коутс!
Тот не стал смотреть в зеркало, а лишь нахмурился, потрогал лоб хозяина и быстро отошел от кровати.
— Я взгляну, не приехал ли доктор Мадлтон.
— Только не этот неуклюжий кровосос! — закричал Джеймс. — Я больше не подпущу его к себе с этими чертовыми пиявками. После них я чувствую себя еще хуже — вялым и выжатым как лимон.
— Но, ваша светлость…
Джеймс повелительно взмахнул рукой… во всяком случае, он надеялся, что жест получился повелительным.
— Все! Убирайся! Я устал.
Герцогу показалось, что не успел он закрыть глаза, как дверь снова распахнулась, ударившись о стену. Вошел доктор Мадлтон в сопровождении Беллы и Коутса.
— Ах, Белла, я не видел тебя уже много дней, — сказал Джеймс.
— Она была здесь час назад, ваша светлость, — вмешался Коутс.
Джеймс не обратил внимания на реплику слуги. Он во все глаза смотрел на Беллу. Она
— Ваша светлость, — уверенно заявил он, — лихорадка опять вернулась. — Он засучил рукава. — Вам надо немедленно сделать кровопускание.
— Нет! — взревел Джеймс. — Больше никаких пиявок!
На лице доктора промелькнуло раздражение.
— Как скажете, ваша светлость.
Он повернулся к Коутсу и Белле.
— Ему необходимо пить как можно больше воды.
— А как насчет раны? — спросила Белла. — Опухоль и краснота остались.
— Не важно. Скоро я сниму швы, — сказал хирург.
Джеймс, заметив искреннюю тревогу на лице Беллы, попытался улыбнуться и сказать, что все в порядке, но не смог. Он чертовски устал… поэтому только вздохнул и закрыл глаза.
— Белла! Белла! Ты здесь?
Она мгновенно проснулась и подбежала к постели раненого.
— Конечно, я здесь.
Она взяла салфетку, лежавшую на лбу Джеймса. Некогда прохладная, теперь она была горячей.
— А я боялся, что ты ушла.
— Уж этого вам точно бояться не надо, — через силу улыбнулась Белла. Она приподняла его голову и поднесла к губам стакан с водой. — Вам необходимо больше пить.
Джеймс мотнул головой и оттолкнул стакан, так что вода пролилась на простыни. Белла прикусила губу, чтобы не расплакаться от своей полнейшей беспомощности.
— Пожалуйста, попейте, — прошептала она, но герцог ее или не слышал, или не хотел пить.
Прошло уже десять дней с начала лихорадки, и все эти дни Белла жила в аду, который сама себе создала. В одном Мадлтон был прав — жар спадал рано утром, но после полудня возвращался.
Когда у герцога начинала повышаться температура, Белла отказывалась отходить от его постели. Она часами меняла холодные компрессы и уговаривала больного выпить глоток воды. Только когда бесконечная ночь сменялась серым рассветом и лихорадка отступала, она уступала место Коутсу, чтобы поесть, заняться неотложными делами и поспать.
Белла понимала, что должна продолжить поиски нужной Руперту конторской книги, но не занималась этим и в глубине души чувствовала, что ей наплевать на угрозы деверя. Если Джеймс умрет, она никогда себе этого не простит. И пусть Руперт подкупает кого угодно и обвиняет ее в убийстве мужа. Она с радостью проведет остаток своей жизни в тюрьме.
Руперт заблуждался относительно кончины своего братца. Она никогда не чувствовала своей вины в смерти Роджера. Но Джеймс…
Белла осторожно обтерла влажной салфеткой лицо и шею раненого, моля Бога, чтобы наступающая ночь оказалась легче, чем предыдущая. Красивое лицо Джеймса было красным, в синих глазах застыла печать болезни. Он выглядел осунувшимся и измученным. Доктор Мадлтон являлся каждый день, и его прогнозы становились все более мрачными.