Возмездие леди Гамлет
Шрифт:
– Ну, теперь мы можем приступить?
– Нет, пока не можем, – ответил тот с непроницаемым выражением лица. – Мы ждем еще одного человека.
– Человека? Какого еще человека? – забеспокоился Сергей Михайлович и взглянул на свободное кресло, как бы случайно оставленное возле стола адвоката.
– Еще одно заинтересованное лицо, – сдержанным тоном ответил адвокат.
– Не понимаю… какой еще человек? – Груздев взглянул на Елену Павловну, словно ожидая от нее поддержки, но та смотрела перед собой пустыми глазами, плохо понимая, что происходит. – Не понимаю… – повторил Сергей Михайлович. – Здесь
– Подождите, осталось совсем немного, буквально несколько минут. – Адвокат взглянул на часы.
Снова наступила тишина.
Теперь Груздев заметно нервничал, то и дело поглядывал то на пустое кресло, то на адвоката, словно пытался проникнуть в его мысли. Но лицо Стейница было совершенно непроницаемым.
Минуты шли за минутами, но по-прежнему ничего не происходило.
Сергей Михайлович не выдержал, он снова нервно откашлялся и проговорил:
– Долго еще мы будем ждать? В конце концов, это невежливо по отношению к Елене Павловне! Она недавно потеряла дочь, незадолго до того – лучшую подругу… проявите элементарную чуткость к человеку! Она может просто не выдержать…
– Подождите буквально минуту, – прервал его адвокат. – Человек, которого мы ждем…
– Что еще за человек?! – выпалил Сергей Михайлович. – Что за интриги? Нет больше никого, кто может…
В это мгновение дверь кабинета распахнулась, и на пороге возникла Галина. Она тоже была немного бледна, но аккуратно одета и причесана, глаза ее блестели.
С одеждой были проблемы. Нужно было сохранять в тайне то, что она жива, поэтому ни о каких бутиках не могло быть и речи: скрывай не скрывай лицо, там ее мигом опознают. Кто-нибудь капнет журналистам, и через час об этом будет знать весь город. Поэтому Игорь накануне повез ее в большой магазин одежды, где никому ни до кого не было дела. Галина поначалу ужасалась тому, что висит на стойках, пока Игорь не сжал больно ее руку и не прошипел, чтобы не выделывалась, а брала, что есть. В душе Галя не могла с ним не согласиться – какая ей в данном случае разница? Лишь бы, как говорится, костюмчик сидел, а сколько там он стоит, для ее завтрашнего появления совершенно не важно. Но отчего-то хотелось капризничать и дуться.
С Игорем отношения у них были не очень. С Вафлей-то они жили душа в душу – распивали по вечерам чаи с печеньем и играли в шахматы. Отец научил ее играть еще в детстве. Игорь приезжал часто и все больше хмурился, на них глядя, шипел и придирался к ней по пустякам. Вафля только посмеивался, его невозможно было вывести из себя. Галина же сжала зубы и решила терпеть до конца.
И вот наступило двадцатое октября. Утром она едва не расплакалась, когда Вафля преподнес ей букет роз.
– У тебя же день рождения, – сказал он, – да еще дата круглая.
– Спасибо тебе, Вафля, дорогой. – Она обняла его и поцеловала куда-то в ухо.
За этим и застал их появившийся в клинике Игорь, чтобы отвезти Галину к Стейницу. И не сумел совладать со своим лицом, так что Галина все поняла. Он просто ревнует ее к Вафле, отсюда его брюзжание и мрачные взгляды.
– Это Мак розы заказал, – простодушно пояснил Вафля.
Галя хотела сказать что-то хорошее, но Игорь заторопился, заворчал, что они опоздают, потому что могут быть пробки, и он
В машине они молчали; только выходя, она сказала ему:
– Спасибо тебе за все!
– Удачи тебе, – произнес он и отвернулся.
И вот теперь она стояла на пороге кабинета, глядя на всех, кто там находился. Альберт Францевич – как всегда сдержанный и невозмутимый, мать, бледная, накачанная транквилизаторами, плохо воспринимающая все вокруг, и Груздев, ошеломленный ее появлением.
Да… картина называется «Не ждали».
– Этот человек – я, – проговорила она спокойно.
– Как?! – вскрикнул Сергей Михайлович и вскочил со своего места. – Что?! Не может быть!
За спиной Галины показался охранник, и Груздев почти упал в кресло, нервно сжав руки. Стейниц кивнул охраннику, и тот безмолвно скрылся за дверью.
Тут вскочила Елена Павловна.
Метнувшись к дочери, она дотронулась до нее, словно не верила, что перед ней живой человек, и воскликнула срывающимся голосом:
– Ты?! Ты жива?! Но как же… я видела этот ужасный обгорелый труп… я думала, что это ты…
– Ты же видишь, мама, я жива!
– Но где ты была? Куда ты пропала? Почему ты не дала мне знать? Я так страдала, так страдала!
– Извини, мама, я не могла с тобой связаться. Со мной много всего случилось. – Она бросила за спиной матери быстрый взгляд на Груздева. – Я действительно едва не погибла и на какое-то время потеряла память. Потом память ко мне вернулась, и я смогла связаться с Альбертом Францевичем…
– Почему с ним, а не со мной?! – простонала мать.
– Это долго объяснять, мама! – твердо сказала Галина.
– Долго? – Мать повернулась к Сергею Михайловичу, словно ожидала, что он ей все объяснит, но тот сидел с отрешенным и растерянным лицом, глядя прямо перед собой. Удар, который ему нанесли, был слишком силен.
– Ну что ж, – нарушил молчание Альберт Францевич. – Галина Леонидовна, прошу вас, садитесь. Теперь, когда все заинтересованные лица собрались, мы можем приступить к оглашению документа… Сергей Михайлович, вам нехорошо?
Груздев действительно выглядел так, как будто только что увидел привидение. Впрочем, в каком-то смысле так оно и было.
– Нет, все в порядке… – проговорил он невнятно. – Конечно, давайте начинать…
– Я, как доверенное лицо, – начал Стейниц, – уполномоченное господином Басмановым, приступаю к оглашению составленного им приложения к завещанию. Удостоверяю, что конверт с документами не поврежден, печати на нем целы…
С этими словами Альберт Францевич продемонстрировал присутствующим конверт с сургучными печатями, взял со стола нож для разрезания бумаг и аккуратно вскрыл конверт.
На стол выпал лист гербовой бумаги и еще один конверт – небольшой и тонкий.
– Разрешите огласить этот документ, – торжественно произнес адвокат.
Груздев издал какой-то звук, Стейниц бросил на него быстрый взгляд и продолжил:
– «Я, Басманов Леонид Петрович, гражданин Российской Федерации, такого-то года рождения, проживающий там-то, находясь в здравом уме и твердой памяти, настоящим документом удостоверяю свою последнюю и окончательную волю, которая должна быть объявлена в день, когда моей дочери Галине исполнится двадцать пять лет.