Возмездие обреченных

Буковски Чарльз

Винсент медленно склонился над разделявшим их столом, и в его голосе зазвучали грозные ноты:

— А как тебе понравится, если я расскажу обо всем этом в Объединенном Филиппинском Братстве? Как тебе это понравится, Минго? Как тебе понравится, когда я встану на трибуну перед Братством, позвоню в колокольчик и скажу всем: «Этот человек, этот Минго Матео любит японскую девушку!» Как тебе понравится это, Минго?

— Мне все равно, — ответил Минго. — Говори хоть всему миру. Это сделает меня только счастливее.

Винсенту Толетано было

еще что сказать, но на кухню вошла Мэри.

— Свиное рагу с овощами на двоих, — бросила она, подходя к Минго.

Винсент швырнул две тарелки на стол и навалил заказанное. Мэри продолжила прерванный разговор с Минго. Винсент гневно поливал рагу подливкой.

— Ничего у нас не получится, Минго. Ты знаешь, как Папа относится к тебе, к Винсенту. Ко всем филиппинцам.

Она стояла очень близко к Минго — миниатюрная ладная девушка, и ее черные волосы нежно и приятно касались его ноздрей.

— Приятный запах, — сказал он, вдыхая блеск ее антрацитовых волос. — Какая разница, что думает твой папа? Я не твоего папу люблю. Я люблю тебя, Мэри Осака.

— Ты не знаешь Папу, — улыбнулась она.

— Знаю, я с ним поговорю.

Возможность представилась незамедлительно: двери распахнулись, и Сегу Осака, размахивая короткими ручонками, влетел на кухню.

— Слочно! Быстло! Принесите еще два лагу, часо, часо!

Его резвые черные глаза метали молнии. Хлопнув себя по лбу, он ускакал обратно в зал. Они расслышали, как он что-то пробормотал на японском про филиппинцев. Неожиданно Минго Матео упал на колени и обнял Мэри Осаку за талию.

— Ох, Мэри Осака, — выпалил он, — пожалуйста, будь моей женой.

— Минго, осторожно!

Попятившись, она пыталась высвободиться из объятий, но он, не вставая с колен, преследовал ее. Когда она, наконец, вырвалась и вышла с заказами в зал, Минго Матео обреченно осел на пятки и уныло повесил голову. На другом конце кухни, скривив презрительно губы, стоял Винсент Толетано. Его лицо говорило: «Это конец». А его холодные глаза говорили еще больше.

Сняв свой поварской колпак, Толетано швырнул его на пол и, вытирая об него ноги, стал развязывать фартук, который в конце концов последовал вслед за колпаком.

— Все, я ухожу, — сказал он. — Это слишком много для одного филиппино.

Но глаза Минго Матео были прикованы к еще раскачивающимся дверям в зал. Сидя на пятках, он наблюдал за их монотонным глухим движением — туда-сюда, туда-сюда… пока они не остановились. Его плечи обвисли потерянно, подбородок тяжелым камнем лег на грудь. Винсент Толетано подошел к нему.

— И это — мой земляк! — оскалился он, затем схватил Минго Матео за волосы, развернул лицом к себе и с оттяжкой хлестанул сначала по одной щеке, потом по другой. Потом, по-прежнему держа его за волосы, от всего сердца плюнул ему в глаза.

— Фу! — бросил он, отталкивая Минго. — Позор на честное имя филиппинского народа.

Минго не сопротивлялся. Слезы выкатились из его глаз и потекли по смуглым щекам. Винсент вышел.

Слышно было, как громко хлопнула за ним дверь служебного выхода. Минго, пошатываясь, поднялся на ноги и умылся холодной водой, массируя щеки длинными тонкими пальцами, пробегая ими по волосам и скрежеща зубами от накатывающей волнами горечи, которая, как лихорадка, сотрясала все его тело. Мэри Осака таким и застала его, вернувшись на кухню, — бьющимся в рыданиях у раковины, и рыдания эти были громче хлещущей из крана воды.

Она поставила поднос с тарелками на стол и обняла его. Он покорно положил ей голову на плечо. Она провела рукой по мокрым волосам Минго, потом сжала его тощие плечи своими маленькими, но крепкими ладошками.

— Ты не должен, Минго, не должен…

— Нет ничего лучше тебя на этом свете, — выдавил он. — Лучше умереть без тебя, Мэри. Мне все равно, что говорит Винсент, или твой папа, или кто-нибудь.

Винсент? Она поглядела вокруг и поняла, что повар ушел. И вдруг Минго воспрял, его глаза засияли, руки стиснули ее хрупкие плечи, и пальцы впились в ее тело.

— Мэри! Какое нам дело? Он говорит, филиппинцу — позор жениться на японке. Японке, он говорит, позор жениться на филиппинце. Ложь, большая ложь, все это. Так как только сердце — вот, что считается, и сердце Минго говорит всегда — бум, бум, бум про Мэри Осака.

Лицо Мэри Осака просветлело, глаза наполнились упоением.

— О, Минго!

— Мы поженимся, да? Нет?

— Да!

Он хватил воздуха, счастливо рассмеялся и грохнулся на колени перед ней. Он целовал ее руки, двигаясь от запястий к пальцам. В тот момент, когда он дошел до их кончиков, на кухню в очередной раз влетел Сегу Осака.

— Слочно! Слочно!..

И тут он увидел Минго Матео у ног его дочери.

Минго Матео сказал:

— Мистер Осака, если вы позволите…

— Нет, нет, нет! Все вон! Слочно! Пошел! Вон!

Он был невысок, этот Осака, но кряжист и силен. Его руки мгновенно оказались на вороте Минго. Послышался треск разрываемой одежды, и Осака поволок посиневшего лицом Минго прочь из кухни.

— Но, мистер Осака! Это любовь! Я жениться!

— Нет, нет, нет. Нет, нет, нет.

Вылетев в переулок, Минго успел заметить, как маленький крепыш хлопнул дверью, и услышал клацанье замка. Из-за двери — на японском — долетели разъяренные вопли Осаки и не менее страстные тирады Мэри. Минго вскочил на ноги, бросился к двери и забарабанил в нее кулаками.

— Не обижай ее, — кричал он, — не трогай!

Голоса внутри становились громче. В отчаянии он ринулся на дверь. Затрещало дерево, и замок и петли не выдержали. Мгновение стояла тишина. Потом яростный крик пронзил ночь, и Сегу Осака завопил:

— Помогите, полиция, помогите!

Минго глянул туда-сюда в разные стороны узкого переулка. Лунный свет озарял темное ущелье. В пятидесяти ярдах за мусорными баками виднелась освещенная улица. Донеслись голоса и шаги бегущих с кухни людей.