Возмездие обреченных
Шрифт:
— Доктор, — обратилась Глория, — можно мне сигарету?
— Отчего же, конечно, — он достал пачку экзотических сигарет и выстукал одну.
Глория угостилась, доктор щелкнул позолоченной зажигалкой. Она прикурила, затянулась…
— У вас прекрасные руки, доктор Дженсен, — сказала она.
— Ну что ж, спасибо, моя дорогая.
— Ваша доброта защищает, она исцеляет…
— Ну, мы стараемся делаем все, на что способны… А теперь я прошу извинить меня, я должен поговорить с другими пациентами.
Доктор довольно легко поднял свою громоздкую
Глория вытаращилась на Гарри.
— Жирный мудила! Он говно подъедает за медсестрами…
— Глория, рад был тебя увидеть, но дорога была слишком долгой, мне нужно отдохнуть. И я думаю, что доктор все-таки прав. Я вижу некоторый прогресс.
Она рассмеялась. Но смех ее не был смехом живой радости, это был театральный смех, как часть чего-то хорошо заученного.
— У меня вообще нет никакого прогресса, налицо регресс…
— Это неправда, Глория…
— Я больной, рыбья башка. Я лучше кого-либо могу ставить диагноз.
— Что это еще за рыбья башка?
— Разве тебе никто не говорил, что у тебя голова как у рыбы?
— Нет.
— Когда будешь бриться, присмотрись. Да будь осторожен, не порежь жабры.
— Я сейчас ухожу… но я приду снова, завтра…
— Следующий раз приводи руководителя.
— Тебе правда ничего не нужно?
— Нет, возвращайся в отель и еби свою шлюху.
— Может, принести тебе «Нью-Йоркер»? Этот журнал нравился тебе…
— Забей «Нью-Йоркер» себе в жопу, рыбья башка! А следом «Таймс»!
Гарри потянулся через стол, сжал руку Глории, которой она атаковала свой нос, и произнес:
— Не волнуйся, продолжай бороться. Скоро тебе станет лучше…
Глория ничем не дала ему понять, что слышит его. Гарри медленно встал и направился к лестнице. Поднявшись наполовину, он обернулся и несмело помахал ей. Она не шелохнулась.
Они были в темноте и им было хорошо, когда зазвонил телефон.
Гарри продолжал свое дело, но и телефон продолжал свое. Это раздражало. Скоро его член обмяк.
— Блядь, — процедил Гарри и откатился.
Он включил лампу и поднял трубку.
— Алло?
Это была Глория.
— Ты ебешь грязную шлюху!
— Глория, тебе позволяют звонить так поздно? Разве вам не дают снотворного на ночь?
— Почему так долго не брал трубку?
Они были в темноте и им было хорошо, когда зазвонил телефон.
— Ты что, никогда в сортире не засиживаешься? Я было уже выдавил наполовину, ты застала меня на полпути.
— Готова поспорить, что так оно и было… Ты собираешься завершить выдавливание после того, как поговоришь со мной?
— Глория, эта твоя проклятая запредельная паранойя завела тебя туда, где ты сейчас находишься.
— Рыбья башка, моя
— Послушай, ты несешь всякий вздор. Иди и ложись спать. Я приду к тебе завтра.
— Окей, рыбья башка, заканчивай свою поебку!
И Глория повесила трубку.
Нэн, уже в халате, сидела на краю кровати возле своего стакана с виски на ночном столике. Она закурила и забросила ногу на ногу.
— Ну, как там наша бедная женушка?
Гарри налил себе выпить и присел рядом.
— Извини, Нэн…
— Извини — за что? Или — кого? Ее или меня, или — что?
Гарри осушил свой стакан.
— Давай только не будем устраивать хреновой мыльной оперы.
— Ах, вот как? Что же ты хочешь устроить из всего этого? Ночь любви? Попытаешься кончить? Или предпочитаешь пойти в ванную и вздрочнуть?
Гарри уставился на Нэн.
— Кончай умничать. Ты не хуже меня знаешь ситуацию. Сама напросилась поехать со мной!
— Да, потому что я знала, если не возьмешь меня, обязательно подцепишь какую-нибудь шлюху!
— Ебаный в рот, — застонал Гарри, — опять это слово.
— Какое слово? Какое слово?! — Нэн осушила свой стакан и швырнула его в стену.
Гарри поднялся, подобрал небьющийся стакан, плеснул в него виски и протянул Нэн, потом плеснул себе.
Нэн заглянула в стакан, пригубила и поставила на ночной столик.
— Я позвоню ей. Я позвоню и все ей скажу!
— Какого черта ты ей скажешь? Это больная женщина!
— А ты больной кретин!
И тут телефон снова зазвонил. Он стоял на полу посередине комнаты, где Гарри оставил его. Они оба соскочили с кровати и бросились к телефону. На втором звонке они оба ухватились за трубку. Они катались по половику взад и вперед, тяжело дыша. Их тела, руки, ноги переплелись в отчаянном противостоянии. И схватка их отражалась в потолочном зеркале.
Камю
Ларри проснулся, выбрался из спутанных простыней и подошел к окну. Он увидел крыши гаражей и голые кроны деревьев — восточная часть квартала. Похмелье было ближе к среднему, и Лари направился в ванную. Поссал, вымыл руки и сполоснул лицо. Затем он взглянул на себя в зеркало и решил, что лицо его лишено всякого очарования. Затем взгляд остановился на мерном течении воды из крана, и Ларри вдруг посетила мысль, что проблема человечества в том, что его история ведет к неминуемой гибели личности, которая превращается в отхожий мусор, как это ни тоскливо и ужасно.