Возмездие
Шрифт:
Резко оборвав смех, Император коснулся лба дрожащими пальцами.
— Пусть войдет. А сам уходи.
Стражник повиновался, втайне обрадовавшись.
Двери распахнулись, и вошел человек. Он был одет в пыльные лохмотья. Волосы у него на голове были всклокочены, за спиной болтался рваный плащ. В его взгляде читался сильнейший страх.
— Ваше величество… — начал он.
— Что? — невозмутимо спросил Император.
Разведчик сделал несколько шагов вперед. На вид ему было не более двадцати лет, но за это время он успел побывать в аду. Поле битвы, которое он
— Ваше величество, наш полк — третий легион, возвращавшийся из Эзарета…
— Был разбит.
— Да, ваше величество.
— Ничего страшного.
Юноша медленно поднял голову.
Ничего страшного? Он подошел еще ближе и опустился на одно колено.
Позади него с шумом захлопнулись двери.
— Ваше величество.
По его щекам текли слезы. Бешеная скачка через равнины. Тела убитых братьев, которые ему пришлось покинуть. Страх и одиночество, которые он испытывал каждый вечер с наступлением темноты.
Опершись на подлокотники своего трона, чуда из нефрита, инкрустированного драгоценными камнями, Император осторожно поднялся и медленно спустился к нему.
— Встань.
Юноша медленно распрямился. Рядом с ним стоял его величество.
— Дай мне оружие.
Вестник посмотрел к себе на пояс, будто не понимая, о чем речь. Да, его меч — совершенно бесполезный — висел у него на поясе. Он вынул его из ножен и протянул своему государю. Тот взвесил его на ладони и замурлыкал что-то, похожее на детскую считалку.
«Пусть Изгнанье нам грозит,
Пусть на Запад путь лежит,
Пусть нам дует ветер в спину
И опасность нам сулит».
Продолжая напевать, в одной руке он зажал рукоять меча, а другую положил на плечо разведчику.
«Сами мы убили бога
Ммм-ммм-ммм-ммм»
— Сами мы убили бога, — повторил он. — Ты веришь в то, что я — воплощение Единственного?
Не зная, что ответить, солдат кивнул.
И вдруг он почувствовал, как острая боль пронзает ему низ живота. Он опустил глаза. Меч Императора насквозь проткнул ему внутренности. Другая его рука по-прежнему покоилась у него на плече.
«За что?» — спрашивал взгляд юного солдата.
Император вытер клинок краем туники и выпустил меч из рук. Разведчик зажал руками разверстую рану и почувствовал, как по его пальцам стекает кровь. Он согнулся пополам, прижимая колени к животу. Его величество ткнул его носком башмака.
— Я болен, — сказал он просто.
И снова вонзил меч в тело. Стон боли.
«Смерть, — подумал Полоний Четвертый. — Чужая смерть — это единственное, что поддерживает во мне жизнь».
У его ног бился в агонии скрючившийся разведчик. На каменных плитах пола ширилось темное пятно. Кровь заливалась в желобки между плитами. Несколько минут Император, как завороженный, стоял и смотрел на это. Потом он перевел взгляд на клинок своего меча, крутанул
Она не спала.
Она не спала, и когда огромные бронзовые колокола монастыря пробили двенадцать, она почувствовала облегчение. Она отбросила свое тонкое одеяло, встала и заглянула в малюсенькое окошечко на двери кельи. Дат-Лахан спал беспокойным сном. Она это чувствовала. Кое-где пустынные площади были освещены дрожащим светом факелов. Была очень темная ночь, начинался дождь: крупные усталые капли ударялись о камень.
Сестра Наджа вышла из своей кельи.
Она поговорила с Тирцеей, но легче от этого ей не стало. Она надеялась, что исповедь успокоит ее, но она ошиблась. Весь день воспоминания осаждали ее, как крепость. А ведь она всегда стремилась отгородиться от своего прошлого. И теперь, вместо того, чтобы давать успокоение, безмолвие монастыря пугало ее. Никто не мог помешать ее воспоминаниям вернуться.
Вскоре к ней присоединились другие сестры. Это был час молитвы, час прощения и размышления. Монахини шли маленькими шагами, опустив головы и спрятав руки в широких рукавах темных одеяний. Они шли в храм Скорби: помещение, в которое не проникал ни один луч света, созданное для ночных бдений. Двери святилища захлопнулись за сестрой Наджей, а она даже не подняла головы.
Дочери Скорбящей Матери опустились на колени на каменный пол. Каждая знала свое место. Сложив руки, широко раскрыв глаза, они глядели в темноту, будто пытаясь постигнуть ее тайну. Как того требовал обычай, я одна стояла, и никто из них не видел меня. Я была Голосом. Духом Единственного, который плыл по мутным водам смерти и иногда что-то изрекал моими устами. Иногда я видела. Иногда я знала. Но в нашей жизни от этого ничего не менялось. Мы были всего лишь свидетелями.
После нескольких минут абсолютной тишины, одна из старших монахинь начала молиться.
«О, Дух Единственного.
К тебе взываем мы в этот час.
Мы молим тебя за наших сестер из Эрикса, совершивших тягчайший из грехов.
Мы молим тебя за души наших братьев и наших сестер, ставших сентаями.
Мы молим тебя за тех, кто не смог изгнать демона из своей души.
Мы молим тебя за наш город и за наших сестер из Эзарета.
Да постигнет его та судьба, которой ты пожелаешь.
Дай нам мужество молча ждать смерти.
Дай нам мужество быть сильными и даруй нам благодать забвения».
Забвение, подумала сестра Наджа. Забвение, которого она так жаждала.
После этого каждая из монахинь прижала лоб к ледяному полу. Они молились за юные души павших в безвестности на полях брани в попытке защитить города Империи. За жителей Дат-Лахана, которым предстояло вместе со своим городом пережить самые темные часы его истории. За все тех, кто скоро погибнет: да не охватит ужас их души, да примет их Единственный в свою тьму.
А сестра Наджа молилась за своего мужа.