Возмездие
Шрифт:
— Митя, Митенька, что с тобой? Что случилось?
Марина упала перед сыном на колени, заглядывая в глаза. Он отворачивался, отталкивал ее и продолжал плакать.
— Где ты был? Тебя избили? Обокрали?
Она разглядывала, ощупывала сына. Он отталкивал ее с каким-то истерическим визгом.
Она никогда не видела его в таком состоянии. Никаких следов побоев, только сильный запах спиртного.
—
Митя отчаянно замотал головой:
— Нет! Нет! Нет!
— Да что же с тобой? Я ведь могу помочь тебе!
— Нет, не можешь, — сквозь рыдания едва вымолвил сын. — Я хочу в ванну! Немедленно! Сделай мне ванну!
— Конечно, сейчас! Я тебе воды согрела. Целую кастрюлю кипятка. Сейчас, сейчас!
Марина метнулась на кухню. Еле оторвала от плиты тяжеленную кастрюлю, согнувшись, потащила ее в ванную. Митька даже не взглянул в ее сторону. Он уже не рыдал, а тихо, безнадежно-тоскливо выл, уткнувшись лицом в колени. Как подстреленный зверек, подумала Марина.
В ванной зашумела вода.
— Сыночек, иди, ванна готова. Иди, маленький!
Митя поднялся, прошел мимо нее, закрыл дверь.
— Там белье я тебе положила и полотенце висит. Сейчас ужин разогрею, — через дверь проговорила Марина. Митя не ответил.
Марина бросилась звонить. Трубку наконец сняли.
— Юрий Максимович?
— Да, я вас слушаю.
— Это Оленина.
— Добрый вечер, Марина Борисовна.
— Извините, что беспокою... У меня с Митей беда.
— А что с ним? — Голос напрягся.
— Вы давно дома?
— С пяти часов.
— Я вам звонила...
— Я спал. Телефон был отключен. Так что с Митей?
— Он только что пришел. Совершенно не в себе. Рыдает...
— А что он говорит? — Еще больше насторожился голос.
— Да в том-то и дело, что ничего не говорит! — отчаянно закричала Марина. — От него пахнет спиртным, и с ним случилось что-то ужасное, я же чувствую!
— Ерунда, — тут же успокоилась трубка. — Он устал после похода. Выпил с кем-то. Наверное, поругался. Может, девочку не поделили... Не обращайте внимания, — промурлыкал Юрий Максимович модуляциями сытого, довольного кота. — Дайте ему валерьянки, сами выпейте коньяку. Завтра все будет нормально.
— Спокойной ночи, — растерянно ответила Марина, никак не ожидавшая такого равнодушия со стороны классного руководителя, друга и наставника Мити.
Митя сидел в ванне, дрожа от омерзения и страха.
Вспоминая, как напялил на себя одежду, бросился вон из квартиры. И услышал вслед холодный, безжалостный голос:
— Если хоть слово скажешь матери, вылетишь из школы в один момент. И никуда не поступишь, я тебе обещаю. Пойдешь в армию, я это устрою. И у матери твоей будут очень крупные неприятности, оч-чень крупные. Ты еще даже не знаешь какие. А если не будешь дураком, все будет нормально. Это я тоже обещаю.
...Жизнь разломилась надвое. Все светлое, хорошее осталось там, позади.
Глава двадцать четвертая. ЛИТЕРАТУРНЫЙ НЕГР
Александр Борисович, сидя в служебном автомобиле, двигался в направлении Садового кольца. А именно к Сухаревскому переулку, где проживал гражданин Бондаренко Борис Борисович.
Саша решил навестить работника пера, служителя муз и поклонника прекрасных дам (во всяком случае, как минимум одной из них) по месту прописки, поскольку гражданин Бондаренко оказался на больничном, что затрудняло его визит в прокуратуру.
«Острое респираторное заболевание — это очень заразно!» — сообщил Турецкому по телефону сердечный друг Веры Павловны Новгородской.
Ладно, зараза к заразе не пристает, решил Турецкий и направил стопы в Сухаревский переулок.
Дверь коммунальной квартиры открыл довольно высокий мужчина арийской наружности в тренировочном костюме. Мой ровесник или чуть моложе, прикинул Турецкий.
Горло демонстративно замотано шарфом. Это чтобы мне стыдно стало. А мне не стыдно.
— Врача вызывали?
— Нет, — удивленно просипел Бондаренко действительно простуженным голосом.
— Правильно, я и не врач.
Он протянул служебное удостоверение.
— Здрас-сте, прошу! — Бондаренко сделал широкий жест, с любопытством разглядывая Александра. — Я, признаться, не думал, что вы приедете.
— Что ж так?
— Ну... Не царское это дело...