Возмездие
Шрифт:
— Как? И он? Он тоже из этих?
— Да. К тому же сей господин также родом из Питера. Они даже были знакомы еще по прежней жизни. Вот Уткин его и пропихнул в «светлое завтра». Было поставлено одно условие: Новгородский должен был немедленно жениться. И он немедленно женился. А потом началась московская жизнь. С заседаниями комитетов, подкомитетов и пленарными заседаниями Думы. Это в качестве наружной рекламы. Так сказать, глянцевой обложки. И с регулярным посещением неких закрытых клубов. Где и проистекала
— Вам известны подробности этой тайной жизни? Убийство может быть связано именно с любовной историей. Они ведь, говорят, жутко ревнивы, эти господа.
— По этому поводу ничего определенного сказать не могу. Покойный не разрабатывался нами специально. Так, в общем плане. Но есть видеозаписи, сделанные скрытой камерой в одном из клубов, завсегдатаем которого был Новгородский. Там часто выступал мужской балет Михайлова. И танцовщиков этой труппы пользовали, так сказать, именитые гости. Между некоторыми из них действительно возникали романы. Но это скорее исключение, чем правило.
— Давайте посмотрим записи.
— Какого периода?
— Пожалуй, с сентября этого года. До десятого ноября.
Самойлович открыл другой сейф, порылся среди видеокассет. Отобрал три. Одну из них впихнул в прорезь видеомагнитофона, щелкнул «лентяйкой».
— Что ж, смотрите. Я этого добра нагляделся, так что буду рядом. Если что, позовите.
И Игорь Николаевич скрылся за дверью, которую Турецкий мысленно окрестил «запасный выход».
Между тем на экране разворачивалось действо. Турецкий увидел зал, оформленный в приглушенных, темных тонах. Столики, за которыми сидели исключительно мужчины, небольшую пустую сцену в глубине зала, освещенную светом рампы. Посетители выпивали, закусывали, болтали друг с другом. Некоторые сидели тесно обнявшись, то и дело сливаясь в страстных поцелуях. Камера медленно скользила по лицам. Господи, вот известный телемагнат, вот ведущий популярной телепередачи, и еще один, и еще... А вот и Новгородский. Он сидел в компании члена правительства и двух других незнакомых Турецкому мужчин. Двое незнакомцев явно составляли пару влюбленных. Они держались за руки, ворковали, пили из бокалов друг друга. Новгородский беседовал с лицом, известным всей стране.
Но вот зазвучала музыка, взоры присутствующих обратились на сцену. Исполнялось что-то очень знакомое, но что именно, Турецкий никак не мог понять, поскольку все внимание его было сосредоточено на лицах балерин. Это были загримированные, ярко накрашенные лица юношей. Крепкие, мускулистые мужские руки и ноги и женская пластика, легкое, воздушное женское балетное оперение, томные взоры, обращенные на публику. Все это было так противоестественно, что Александр отвернулся, достав из кармана пачку сигарет.
— Я покурю, можно? — крикнул он
— Курите, — вздохнул из соседней комнаты Самойлович.
Танец закончился, публика наградила артистов аплодисментами. Тут же зазвучало нечто совсем другое, что-то ритмичное, зажигательное. Выпорхнувшие на сцену танцовщики в тесно облегающих полосках ткани, оставляющих все тело открытым, выставленным напоказ, начали вытворять нечто совершенно непотребное. Более чем откровенные позы, имитация омерзительной оргии — все это вызвало шквал аплодисментов, выкриков из зала. Волна порочного сладострастия словно выхлестывалась наружу, в комнату, где сидел Турецкий, мрачно думавший о том, что напрасно он не взял с собой коньяк. Сейчас он выпил бы, невзирая на запрет. Наконец спектакль закончился, танцовщики хлынули в зал.
Турецкий увидел на коленях Новгородского одного из балетных мальчиков. Депутат был весьма раскован. Мальчик тоже не стеснялся. Короче, после киносеанса сомнения в сексуальной ориентации убитого отпали.
Поздно вечером, лежа в постели с женой, лаская Ирину, Александр думал о том, какое это чудо — женское тело! Сколько в нем тайных уголков, ложбинок, ямочек. Какой влекущий аромат источает это тело. Как это восхитительно — уткнуться лицом в густые волосы, скользить рукой по гладкой, атласной коже, отыскивать губами нежный рот, погружаться в трепетное лоно и ощущать его упругость и ответное желание...
Ну, как же можно спать с мужиками, господа?
Глава двадцать седьмая. ТО, ЧЕГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ
Ноябрь 1999 года стоял холодный, злой, с пронизывающими северными ветрами. И от того, что снег все никак не выпадал и не покрывал землю, и без того темная питерская осень казалась беспросветно черной и нескончаемой. Марина, зябко ежась в куртку, надвинув капюшон, почти бежала под порывами ветра к многоэтажке, одиноко стоящей в глубине парка. Еще пять минут, и вот он, подъезд. И знакомый голос в домофон:
— Маришка? Открываю.
И лифт, и шестой этаж — и вот она, квартира Натальи Глебовой.
— Привет! Проходи! Боже, замерзшая-то какая!
— Наташка! Как я рада тебя видеть! Соскучилась, спасу нет!
— А я, а я? — затараторила Наталья. — Раздевайся и сразу же выпей рюмку коньяку, а то заболеешь!
— Прямо с порога?
— Конечно. Это в лечебных целях. Не пьянства ради, а здоровья для.
И она вынесла на блюдце рюмку и ломтик лимона.
— Боже мой, Наташка, так майоры в рюмочных выпивают.
— Ага. И не закусывают. Пей!
Марина послушалась. И внутренняя дрожь унялась, плечи расправились. Тепло разливалось по оледеневшим конечностям.
— Хорошо!