Возьми меня на карнавал
Шрифт:
– Вообще-то я замечала странности. Ты часто на меня так смотрел, как будто выворачивал наизнанку. Да, ты прав: Паоло – тот Паоло, которого я знала, не мог писать такие письма. Ты меня ревновал…
– Я ревновал больше всего к себе. Иногда мне казалось, что тебе нужен ловелас и мерзавец, каким я казался всем. А такие мужчины, как Джек, тебя просто не интересны.
– Когда же ты… когда же ты понял, что… – Она все равно не могла
– Что люблю тебя?
– Да. – Она покраснела, почему-то вспомнив их первую ночную прогулку в заброшенный сад.
Паоло слепил невозмутимое лицо:
– А это Джек влюбился. Это он виноват. Я как бы жил параллельно: Джек уже давно и безнадежно был в тебя влюблен, а Паоло встречался, говорил, целовал, но оставался свободен. Я сильно изменился, пока был Джеком. Я наконец узнал тебя и понял, какой бриллиант могу потерять, поэтому вцепился мертвой хваткой. Это Джек научил меня любить и видеть любовь. Спасибо ему за это!
Паоло нежно гладил ее по волосам, близко-близко придвинувшись на стуле, и очень осторожно, как будто боялся спугнуть свое счастье.
– И еще знаешь что?
– Да?
– Мне Франческа однажды в сердцах сказала…
Эллис моментально вынырнула из состояния глубокой неги:
– Что же она тебе сказала?
– Что я много погулял, а вот потомства после себя не оставил. Стыдно, мол, это взрослому мужчине. Ты же знаешь, что она у тебя тот еще оратор.
Ай да бабушка! – подумала Эллис.
– Ну вот, – Паоло жадно отхлебнул сока, – я вдруг понял, что ни с одной из моих женщин я не хотел заводить детей. Ни с одной из своих жен даже. Мне удавалось обходить стороной эту жизненную проблему…
Он замолчал. Эллис бесстрастно ждала продолжения. Почему-то на душе было очень спокойно.
– Ты знаешь… Ты – первая, рядом с кем мне захотелось стать отцом. Эллис, я не знаю, что произошло, но с тобой я хочу настоящую семью.
Она смотрела на него во все глаза, в зале почему-то стало очень тихо – какой-то фант вызвал шок у публики. Вот оно, только теперь прозвучало – его настоящее признание в любви! Наверное, это и есть счастье?
– И чтобы девочка была похожа на тебя, а мальчики – все на меня! И чтобы у них было все, и чтобы у нас был большой дом! Дом… Эллис!
Они вдруг замерли, глядя друг на друга.
– А где же мы будем жить, солнышко мое?
Но она не слушала его. Слово, которое уже битый час ей не удавалось схватить за хвост, наконец
Что он говорит? Где они будут жить? Да уж, тут даже с Джеком не посоветуешься. Так хочется остаться во Флоренции! Но ее ждет работа в Сан-Франциско, а Паоло – клиника в Нью-Йорке. Что же делать?
Он обнимал ее, теребил волосы, в его движениях не было обычной страсти, была бесконечная нежность, радость и спокойствие. И от этого ей становилось тепло, как в промозглую осеннюю ночь, когда она наконец добиралась до дома и прятала нос в теплую шерсть Цезаря.
– Паоло, мне все равно, где мы будем жить, главное, что я нашла свой дом. Он здесь, у бабушки, и мне достаточно будет пару раз в год в него возвращаться. Что же касается тебя…
– То мне будет совершенно недостаточно видеть тебя хотя бы пару раз в год. Поэтому, Эллис, я придумал! Мы будем жить… Нет, ты послушай…
Она посмотрела вниз с балкона. Беатрис, закрыв глаза, танцевала с утренним Арлекином по имени Брэд. Эллис ясно видела, что ноги ее подруги едва касаются пола. То было Счастье. Его нельзя было спутать ни с чем. Наконец она своими глазами смогла увидеть, как оно выглядит со стороны.
Беатрис не вернулась больше в Калифорнию, чтобы как-то объясниться со Стивом. Она зажила на прежнем месте в Нью-Йорке и через полгода вышла замуж за Брэда, забрав двух его сыновей и совершенно не сожалея, что проиграла в деньгах, поменяв мужа. Стив тоже никогда не звонил ей и не пытался объяснить свой поступок, как, впрочем, и узнать причины ее ухода.
Франческа по сей день живет в своем домике, держит ресторан и больше всего на свете обожает правнучку, маленькую черноглазую девочку, которую они никак не могут поделить с Гидой, когда Эллис и Паоло приезжают к ним в гости.
Домик в Швеции тоже не пустует, там обосновалась замечательная семья, переехавшая из России, и в любое время года они рады принять у себя законную хозяйку…
Только Цезарь с годами стал все больше грустить, поселившись у мамы Беатрис. Он подолгу сидит на подоконнике и смотрит на дорогу. Должно быть, он уже чувствует старость и не знает, что путь домой может оказаться очень длинным, но его обязательно надо пройти, чтобы соединиться с любимыми.