Возьми мое сердце
Шрифт:
Однако Эмили совсем не понравилось, что в воскресенье вечером, когда она в десять часов, наконец, вернулась с работы, Зак сидел перед телевизором на ее веранде с Бесс на коленях.
«Вот, развлекаем друг дружку, — с улыбкой пояснил он. — Вы, наверное, ужинали с приятелями?»
Эмили хотела, было, ответить, что заранее подготовилась к сверхурочной работе и взяла с собой сэндвич и фрукты, но что-то ее остановило. Она была вовсе не обязана отчитываться перед соседом. В тот же момент ее пронзила догадка, что Зак в своем одиночестве, пусть даже неосознанно, понемногу переключил внимание с Бесс на саму
11
Воскресным вечером, непосредственно перед началом процесса, Ричард Мур и его сын Коул, помогавший готовить защиту, ужинали вместе с Грегом Олдричем и его дочерью Кейти в клубном ресторане, располагавшемся в доме, где жил Олдрич. Они заранее заказали одну из частных комнат, где можно было общаться без опаски и в то же время оградить Олдрича от любопытствующих взглядов других посетителей.
Ричарду, прирожденному балагуру, удалось за салатами и закусками добиться от Грега и Кейти не только улыбок, но даже смеха. Перед подачей десерта Кейти, явно повеселевшая, вдруг поднялась.
— Я дала папе слово, что, если он позволит мне остаться дома, пока идет суд, я буду вовремя готовить все задания, которые мне присылают. Начну прямо сейчас.
— Какая сильная и развитая у вас дочь, хоть и ребенок, — заметил Мур после ухода Кейти. — Вы прекрасно ее воспитали.
— Она и меня не перестает удивлять, — признался Олдрич. — Кейти предупредила, что не останется на десерт, поскольку нам троим наверняка есть, о чем поговорить в эти последние часы. Вероятно, она не ошиблась?
Ричард Мур посмотрел на своего клиента, сидящего напротив. За полгода, истекших с предъявления обвинения, Грег постарел на десяток лет. Он сильно похудел, и, хотя его лицо по-прежнему было привлекательным, под глазами залегли темные круги.
Коул, моложавая копия Ричарда, с головой окунулся в материалы дела и уже выражал отцу озабоченность по поводу исхода процесса. «Папа, ну как же он не понимает, что в его интересах подать прошение в суд? Как ты считаешь, почему он упорно противится тому, чтобы мы обсудили такую возможность с прокурором?»
Над этим вопросом Ричард Мур и сам неоднократно размышлял и, кажется, нашел на него ответ. Грегу Олдричу необходимо было убедить не только присяжных, но и самого себя в собственной невиновности. Всего однажды Грег упомянул о том, как, придя домой в то утро, когда погибла Натали, удивился, почти испугался, увидев, что его пробежка заняла больше двух часов. «Неужели он настолько отказывался поверить в содеянное, — думал Мур, — что сознание само отгородило его от ужасных воспоминаний? Наверняка, ведь мне приходилось сталкиваться с подобной реакцией. И мы с Коулом склоняемся к мысли, что убийство, с большой долей вероятности, — дело рук Олдрича...»
Подошел официант. Все трое заказали эспрессо, а десертом решили пренебречь. Ричард Мур откашлялся.
— Грег, — мягко начал он, — я стараюсь делать для тебя все, что в моих силах, поэтому должен снова поднять эту тему. Хоть ты и не поддерживал наше желание обсудить с прокурором прошение о снисхождении, но еще не поздно подать его на рассмотрение. Тебе, возможно, предстоит провести остаток жизни в тюрьме. Однако, как мне кажется,
— Двадцать лет! — воскликнул Олдрич. — Всего-то двадцать лет! Может, позвоним им прямо сейчас? Ведь если промедлим, они могут и пожадничать!
Он уже почти кричал и в сердцах швырнул на стол салфетку. В комнате снова появился официант, и Олдрич сделал видимое усилие, стараясь взять себя в руки. Когда официант удалился, некоторое время Грег посматривал то на Ричарда, то на Коула, а затем произнес:
— Вот мы трое устроились тут в дорогих костюмах, ужинаем в частном зале ресторана на Парк-авеню, и вы предлагаете спасти меня от смерти за решеткой, отсидев каких-то двадцать лет. И то лишь в том случае, если мне будет оказана такая милость! — Грег залпом опрокинул в себя чашечку с эспрессо. — Ричард, завтра я предстану перед судом. Но это не значит, что я бросаю дочь на произвол судьбы. Кстати, прошу учесть одно крохотное, но немаловажное обстоятельство: я очень любил Натали. И никто на свете не убедит меня, что я мог сотворить с ней такое. Впрочем, я уже не раз повторял вам: я намерен дать показания. А теперь, если вы не возражаете, я пойду к себе и постараюсь хоть немного выспаться. Завтра утром в восемь я зайду за вами в офис, и мы вместе отправимся в суд. Чтобы поддержать друг друга, надеюсь...
Оба Мура переглянулись, и Ричард ответил:
— Грег, я больше не заговорю об этом. Мы им устроим райскую жизнь. Обещаю тебе, Истон у меня будет вертеться, как уж на сковородке.
12
Пятнадцатого сентября начался процесс «Штат Нью-Джерси против Грега Олдрича». Председательствовал на нем достопочтенный Кэлвин Стивенс, заслуженный ветеран судебного фронта, первым из афроамериканцев получивший должность в Высшем суде округа Берген и снискавший репутацию строгого, но справедливого человека.
Пока выбирали состав присяжных, Эмили украдкой оглянулась на Олдрича и его адвоката Ричарда Мура. Еще в период подготовки дела Эмили не раз ловила себя на мысли, что подозреваемый нашел для представления своих интересов в высшей степени правильного человека. Мур уже разменял седьмой десяток, он был хорош собой, худощав, с пышной копной тронутых сединой волос. Его безупречный темно-синий костюм вкупе с голубой рубашкой и синим в крапинку галстуком, внушали спокойную уверенность. Эмили знала, что адвокаты такого типа всегда демонстрируют дружелюбие и уважение по отношению к присяжным, чем вызывают их искреннее расположение.
Также Эмили понимала, что на подобное отношение со стороны адвоката могут рассчитывать и те свидетели, которые не представляют опасности для его клиента, — для других же у него заготовлены острейшие жала. Эмили загодя ознакомилась с послужным списком Мура; среди его удач числились и те случаи, когда обвинение вынужденно привлекало в свидетели закоренелых преступников вроде Джимми Истона. Вот и теперь сложилась подобная ситуация: Истон утверждал, что подозреваемый подстрекал его к убийству жены.