Возьми удар на себя
Шрифт:
По мере того как Александр Борисович говорил, Крутицкая постепенно менялась в лице, косметика на котором стала заметнее, поскольку актриса явно побледнела под слоем пудры.
— Что?.. Что вы хотите этим сказать?! — Она почти взвизгнула, моментально утратив бархатную переливчатость голоса. — Да как… как вы смеете делать мне подобные намеки?! Я… Я буду жаловаться на вас!
— И за что, простите? — Турецкий невинно улыбнулся. — Это же не я говорю — свидетели!.. Кстати, Альбина Викторовна, говорят они не только
— Боже, какая ложь… — Она вновь обмякла на стуле, прошептав эту фразу едва слышно. И тут же, выпрямившись, воскликнула, яростно сверкнув глазами: — Это все Нинка, погань завистливая!.. Она лжет, лжет! Не может забыть, как Валерка бросил ее ради меня!.. О господи!.. Нет, я не желаю больше разговаривать с вами, не желаю, пока не найму адвоката!..
— Ваше право, — усмехнулся Александр Борисович. — Хотя мой вопрос относительно того, что именно вы шепнули на ушко Кожевникову, на сегодняшний день и так был последний.
— Не стану отвечать, не стану, это мое… наше с ним личное дело! — актриса была на грани той самой истерики, которую с таким отвращением и ожидал от нее Саша. И тут же, противореча самой себе, выкрикнула: — Я всего лишь сказала ему: «Привет, дорогой, какой сюрп…»
Альбина Викторовна задохнулась на полуслове, поняв, что проговорилась, и в изнеможении прикрыла глаза: из-под густо накрашенных ресниц показалась слезинка, на сей раз подлинная.
— Иными словами, — произнес Турецкий, не испытывающий к актрисе ни малейшей жалости, — насчет предварительной договоренности о встрече с убитым на банкете вы солгали: встреча эта, по крайней мере для него, была, как вы сами только что констатировали, сюрпризом!
— Боже мой… — Крутицкая подняла на Турецкого слезный и на сей раз умоляющий взгляд. — Я… Я не солгала, всего лишь чуть-чуть преувеличила… Мне просто так хотелось его увидеть!.. А накануне он мне сам сказал, что будет на этой проклятой выставке… То есть не совсем сказал, просто я знала, что хозяйка галереи — подруга этой его… второй!
Она, теперь уже по-настоящему, прижала платочек к глазам.
— Поймите… — В голосе женщины появились трагические нотки. — Подумайте сами… Ну где бы я взяла цианид, чтобы отравить Сережу, где?..
— Откуда вы знаете, что это был цианид? — резко поинтересовался Турецкий, прекрасно осведомленный о том, что название яда не фигурировало в допросах остальных свидетелей ни разу. Тем более что соединение, которым отравили Кожевникова, использовалось в достаточно узкой сфере, но отнюдь не в фармакологии. Эту самую сферу в данный момент шерстили по полной программе — пока безрезультатно… Наконец, цианидом использованный яд называли условно, поскольку подлинное его название было
Однако на этот раз его вопрос не вызвал у Крутицкой дополнительного шока, она лишь вяло махнула рукой:
— Я же была там, видела, как Сережа умер. Тут и знать нечего, детективы сейчас читают все, я тоже… Например, у Агаты Кристи постоянно кто-нибудь кого-нибудь травит цианидом и описываются такие же симптомы… Господи, да вы что — всерьез думаете, что это я… я могла такое сделать?!
Валерий очень точно ухватил момент, когда потребовалось его вмешательство. До сих пор он сидел молча, уткнувшись в протокол, который вел на этот раз сам.
— Александр Борисович, вы позволите? — поинтересовался Померанцев и, не дожидаясь ответа, протянул актрисе заранее приготовленный стакан с водой: — Выпейте, пожалуйста, Альбина Викторовна… И не нужно думать, что мы вас в чем-то конкретном обвиняем. А подозреваем мы решительно всех, кто присутствовал на банкете… Ведь кто-то же бросил в стакан Кожевникова яд?.. Кто-то из тех, кто, как и вы, был рядом… Я прав?
— Конечно-конечно… Спасибо! — Она с благодарностью посмотрела на Валерия и, сделав несколько глотков, вернула ему стакан.
— И возможно, как раз вы-то и заметили, кто именно это сделал, — продолжил тот, — просто тогда не обратили особого внимания, а после стало не до этого, верно?.. Так как, заметили что-нибудь?
Альбина некоторое время смотрела на Померанцева широко распахнутыми глазами, с детски-невинным видом, после чего беспомощно пожала плечами:
— Я не знаю… Там такая толкучка была, все авторов поздравляли… Мне надо подумать, может быть, я и вспомню… Я сейчас просто не могу, не в состоянии… Ну не этот же старик… как его?..
— Лабанин, коллекционер? — подал реплику Турецкий.
— Он, кажется, ближе всех стоял, если художников не считать… Нет, не помню!..
— Что ж, на сегодня достаточно, — поспешно произнес Турецкий, поняв, что еще минута — и Крутицкая вновь начнет рыдать. — Прочтите протокол и, если все верно, распишитесь на каждой странице.
— Вы уж не расстраивайтесь, — вкрадчиво добавил Валерий, — но это касается не только вас, но и всех, кто был на банкете: я имею в виду подписку о невыезде…
— Но я не собираюсь никуда уезжать, у меня спектакли!.. Господи, зачем?.. Словно я и впрямь преступница…
— Считайте это на данном этапе формальностью, мы ведь тоже люди подчиненные, обязаны соблюдать правила. — Валерий торопливо пододвинул Крутицкой листки протокола, вынуждая ее переключиться на чтение.
После того как Альбина Викторовна, с трудом справившись с протоколом и подпиской, поднялась с места, Померанцев собственноручно принес ей не только изумрудно-зеленую овчину, но и шарф с беретом.