Возможности любовного романа
Шрифт:
– В смысле? – спросил протагонист.
– У него была семья, но он постоянно ездил в командировки. А когда он умер, выяснилось, что на самом деле он навещал свою вторую семью где-то на севере страны. У него были две женщины и две семьи, но все раскрылось только после его смерти. Видимо, ему хотелось справедливо разделить наследство, а законная жена, естественно, была только одна.
– Бабушка хоть?
– Очень смешно.
– Значит, она ничего не подозревала?
– Вроде бы нет. Представляешь? Всю жизнь провести с мужиком, которому потом нельзя даже влепить пощечину. Ну, не бить же покойника в гробу.
Наш герой не мог удержаться от смеха.
– Прямо
– Ну, бабушке, конечно, было не до смеха. Как же так: сорок лет прожить с человеком и настолько его не знать!
– Поэтому ты не хочешь замуж?
Нина пожала плечами.
– Я просто не верю.
– Во что именно?
– В свадебные клятвы. Не верю, что люди их потом соблюдают. Раз сегодня больше половины браков распадается, значит, каждый второй во время церемонии врет и не краснеет. Собственно, даже не каждый второй – ведь если люди продолжают жить вместе, это еще ничего не значит.
– Мне кажется, “врет” – это слишком сильное слово, – заметил наш герой как более миролюбивый из них двоих. – Просто люди берут на себя то, что потом не могут исполнить. Но поначалу же они верят в свои обещания, разве нет?
Протагонист, конечно, знал, что на такие темы с нашей героиней говорить очень сложно: свадьбы по какой-то особой причине казались ей катастрофами. Однажды они приехали вместе на свадьбу его друзей, и героиня прямо во время церемонии разрыдалась так, словно была отвергнутой возлюбленной жениха. Она плакала не от горя и не от умиления, она даже сама не понимала причину своих слез.
Итак, вечер пятницы интересующая нас пара проводила в каком-нибудь заведении, а в субботу отправлялась за город. Особенно они полюбили холм Сваты-Копечек у Оломоуца. Покупали козий сыр, оливки, хлеб и бутылку вина и устраивали под деревом пикник: позади – домик Иржи Волькера [39] , внизу – ганацкие равнины. Опускался вечер, и наши герои то наслаждались видом бесконечных полей, то возобновляли прерванный разговор (там, наверху, возле базилики антагонистка становилась не столь антагонистичной); из зоопарка, что находился неподалеку, доносились звериные рыки, сливавшиеся над лесом в единый гул, – как если бы филармонический оркестр настраивался перед концертом. Нина и Ян вспоминали гиббонов из зоопарка: сидя за стеклом на скамейке, обезьяны старательно очищали пальцы на ногах от опилок и время от времени поглядывали на посетителей с немой настойчивостью, будто ожидая ответа на вопрос, который они предугадывают, но задать не могут. В эти минуты наши влюбленные остро осознавали, что организатор сомнительного турнира под названием “Человеческая жизнь” именно им вручил уайлд-кард, и всячески старались этим шансом воспользоваться. Вечером в студенческой квартире, стоя друг напротив друга и касаясь друг друга лбами, t^ete-`a-t^ete, они ощущали, как их черепные кости омывает океан сознания, чужой океан, в котором им никогда не искупаться. Только тогда, натыкаясь на стекло собственного экзистенциального вольера, они по-настоящему понимали немую настойчивость гиббонов. Что же еще оставалось нашим героям, кроме как – в отчаянии перед этой Бесконечной Близостью и Непреодолимой Границей – заниматься любовью?
39
…позади – домик Иржи Волькера… – Поэт Иржи Волькер (1900–1924), будучи ребенком, проводил лето у своей бабушки, жившей
Утром следующего дня они просыпались от звона колоколов, созывавших на службу в костел Святого Михаила. Эти ленивые воскресные оломоуцкие утра были совершенны. Колокола били так сильно, что их звон отдавался в костях и нашим героям казалось, будто костел прямо у них внутри и мессу можно запросто служить в храме их тел. Поднявшись с кровати, они обычно обнаруживали, что позавтракать нечем, и выбирались на улицу, а выйдя наружу, совмещали завтрак с прогулкой, потому как что еще делать в воскресенье перед обедом?
Так однажды наши герои шли по тихой улице, вдоль которой тянулись низкие домики с палисадниками, Нина щебетала, а Ян раздумывал, не провести ли ему еще одну ночь в Оломоуце – он мог бы отправиться в редакцию прямо с вокзала. Тут Нина что-то пробормотала, и Ян, мысленно уже садившийся за компьютер, истолковал это так, будто она перешлет ему мейлы.
– Какие мейлы? – переспросил он.
Нина вдруг остановилась, и лицо ее залилось краской.
– Ну ты же сказала, что перешлешь мне мейлы.
Она взглянула на него так, словно он дразнил ее.
– Я сказала, что я люблю тебя, милый.
Ян рассмеялся, но у нашей героини на глазах выступили слезы, и до него внезапно дошло:
– Господи, ты же говоришь это впервые!
Нина кивнула.
– Ведь до сих пор ты играла в «черный с белым не бери, “я люблю” не говори»?
Нина кивнула опять и сквозь слезы улыбнулась.
– Я тоже перешлю тебе мейлы, – пообещал Ян и обнял ее так крепко, как только мог. – Я буду пересылать тебе мейлы каждый день.
Что удивительно, хотя поток событий и откровений нес наших героев куда-то вперед, они сами в то же время были только руслом этого потока. Дни один за другим текли сквозь них – да, это вполне подходящее выражение, которое передает их странное состояние спокойствия, смешанного с волнением. Наши герои чувствовали себя действующими лицами происходящего, но при этом были всего лишь местом действия.
Они тогда познавали друг друга на разные лады, и когда Ян впервые приехал в родной дом Нины, она опять открылась для него по-новому. Ее мансардная комната сохранила приметы прошлой жизни, той, которую наша героиня вела до поступления в университет: мольберт с наброском в жанре ню (по всей видимости, автопортретом), на полке керамические миски, собственноручно вылепленные на гончарном круге, незаконченный бюст незнакомца, в чьем расплывчатом лице протагонист пытался разглядеть себя. Светлые встроенные шкафы, занимавшие целую стену, были заполнены стопками одежды, часть которой досталась по наследству и, как правило, даже ни разу не надевалась, потому что Нина не вылезала из привычных вещей и только изредка удивляла нашего героя, облачившись в брюки с подтяжками или ни с того с сего выудив из кучи тряпок кричащее красное платье с выпускного. Вдоль другой стены тянулась длинная полка, где, как на насесте, ютились Нинины книги, а над кроватью висел плакат к фильму “Бал пожарных”. Стол, за которым Нина, по-видимому, готовила в свое время уроки, служил теперь для складирования всякой всячины; еще в комнате смогла поместиться только кровать. И вот на той самой кровати, под тем самым киноплакатом протагонисту особенно нравилось овладевать антагонисткой: отсюда, из этой девичьей светелки, еще не выветрились ее юные сны, пахнущие розовым перцем.
Конец ознакомительного фрагмента.