Возраст зрелости

Сартр Жан-Поль

– Ну что ж, тем хуже, когда-нибудь потом ее повторят, – вяло отозвалась Ивиш. И живо добавила: – Их ведь повторяют, правда?

– Ивиш, – сказал Матье мягко, но раздраженно, – в этом вы вся. Скажите лучше, что вам не хочется, вы же хорошо знаете, что такое не скоро повторится.

– Ну что ж, – мило сказала она, – я не хочу туда идти, потому что я нервничаю из-за экзамена. Это ужасно – заставлять так долго ждать результата.

– Разве он будет не завтра?

– Вот именно. – Она добавила, дотронувшись кончиками пальцев до рукава Матье: – Не нужно обращать на меня

внимания, сегодня я сама не своя. Я завишу от других, это унизительно, у меня все время перед глазами маячит белый лист, прикрепленный к серой стене. Не могу думать ни о чем другом. Уже проснувшись утром, я поняла, что нынешний день – вычеркнутый. У меня его украли, а их у меня не так уж много.

Она добавила тихо и быстро:

– Я провалилась на практическом по ботанике.

– Понимаю, – сказал Матье.

Он попытался обрести в своих воспоминаниях волнение, которое позволило бы ему понять тревогу Ивиш. Может быть, накануне конкурса на должность преподавателя лицея… Нет, как бы то ни было, это не одно и то же! Он прожил без риска, безмятежно. Теперь он почувствовал себя беззащитным среди угрожающего мира, но это возникло только благодаря Ивиш.

– Если меня допустят к экзаменам, – сказала она, – я немножко выпью перед тем, как идти на устный.

Матье не ответил.

– Совсем немножко, – повторила Ивиш.

– Вы это говорили перед конкурсным экзаменом в феврале, а потом хороши же вы были, когда выпили четыре стаканчика рома и были в стельку пьяны.

– Все равно меня не допустят, – неискренне сказала она.

– Это понятно, но если вас все-таки допустят?

– Ладно, не буду пить.

Матье не настаивал: он был уверен, что она придет на устный экзамен навеселе. «Я бы такого не сделал, я всегда был слишком осторожен». Он разозлился на Ивиш и был противен себе самому. Официант принес рюмку и до половины налил ее зеленой мятной настойкой.

– Сейчас я вам принесу ведерко со льдом.

– Большое спасибо, – ответила Ивиш.

Она смотрела на рюмку, а Матье – на нее. Сильное и неопределенное желание охватило его: стать на мгновение этим рассеянным существом, переполненным собственным запахом, почувствовать изнутри эти длинные тонкие руки, ощутить, как на сгибе руки складки кожи предплечья склеиваются, как губы, перевоплотиться в это тело и познать все те укромные поцелуйчики, которыми оно себя непрерывно осыпает. Стать Ивиш, оставаясь при этом самим собой. Ивиш взяла ведерко из рук официанта, положила себе в рюмку кубик льда.

– Не для того, чтобы пить, – сказала она, – но так красивее.

Она немного сощурила глаза и по-детски улыбнулась.

– Красиво.

Матье с раздражением смотрел на рюмку, он пытался наблюдать плотное и неуклюжее движение жидкости за смутной белизной льда. Напрасно. Для Ивиш это маленькое вязкое и зеленое наслаждение, которое охватывало ее вплоть до кончиков пальцев; для него это ничто. Меньше, чем ничто: рюмка с мятной настойкой. Он мог вообразить, что почувствовала Ивиш, но сам никогда ничего не чувствовал: для нее вещи были живыми соучастниками, их постоянные эманации проникали в нее до самого нутра, Матье

же всегда видел предметы только издалека. Он поглядел на нее и вздохнул: как всегда, опоздал; Ивиш больше не смотрела на рюмку, она погрустнела и принялась нервно теребить локоны.

– Хочется курить.

Матье достал из кармана пачку «Голд флейк» и протянул ей.

– Сейчас дам вам огня.

– Спасибо, предпочитаю зажечь сама.

Она раскурила сигарету, сделала несколько затяжек. Приблизила руку ко рту и с маниакальным видом забавлялась, направляя дым вдоль ладони. Она объяснила самой себе:

– Мне хочется, чтобы дым выпускала как бы моя рука. Было бы забавно – рука, выпускающая туман.

– Так не бывает, дым очень быстро улетучивается.

– Я знаю, это меня раздражает, но не могу остановиться. Я чувствую свое дыхание, которое щекочет мне руку, оно проходит как раз посередине, как будто ладонь разделена надвое какой-то преградой.

Ивиш издала короткий смешок и замолкла, она по-прежнему дула на руку, упрямая и недовольная. Затем бросила сигарету и тряхнула головой: запах ее волос достиг обоняния Матье: запах пирога и ванильного сахара, так как она мыла голову яичным желтком; и в этом аромате кондитерской было что-то плотское.

Матье подумал о Саре.

– О чем вы думаете, Ивиш? – спросил он.

Она на секунду замерла с открытым ртом, растерянная, затем обрела прежний созерцательный вид, и лицо ее стало непроницаемым. Матье почувствовал, что устал смотреть на нее, у него защипало в уголках глаз.

– О чем вы думаете? – повторил он.

– Я… – Ивиш встряхнулась. – Вы все время спрашиваете об этом. Да ни о чем определенном. Толком и не определишь.

– И все же?

– Ну что ж, я смотрела, к примеру, на этого человечка. Чего вы от меня ждете? Чтобы я вам сказала: он толстый, он вытирает губы платком, на нем галстук?.. Странно, что вы меня заставляете говорить о таких пустяках, – сказала она, внезапно устыдившись и разозлившись, – это совершенно не важно.

– Нет, для меня важно. Как бы я хотел, чтобы вы думали вслух.

Ивиш невольно улыбнулась.

– Но речь дана не для такой ерунды, – ответила Ивиш.

– Забавно, но к речи вы испытываете уважение туземца, похоже, вы считаете, что она дана нам только для того, чтобы объявлять о смертях, браках или служить мессу. Тем не менее вы смотрели не на людей, Ивиш, я видел, вы смотрели на свою руку, а потом на ногу. И вообще я знаю, о чем вы думали.

– Зачем же вы тогда спрашиваете? Не нужно особой проницательности, чтобы догадаться: я думала об экзамене.

– Вы боитесь провалиться, так?

– Естественно, боюсь провалиться. Скорее нет, не боюсь. Я и так знаю, что провалилась.

Матье снова почувствовал во рту привкус непоправимого: если она провалится, я ее больше не увижу. А ведь она определенно провалится, это яснее ясного.

– Не хочу возвращаться в Лаон, – с отчаянием сказала Ивиш. – Если я провалю экзамен и придется вернуться, мне оттуда больше не вырваться, меня предупредили, что это мой последний шанс.

Она снова принялась теребить волосы.