ВозРожден быть знаменитым
Шрифт:
Мэри уже потягивала свой айс-американо с ореховым вкусом, но продолжала пристально смотреть на Дана.
— Но с тобой же все в порядке? — внезапно спросила она.
— В смысле? — удивился Дан. — Что со мной не так?
Та пожала плечами:
— Просто… вот тебя травят в школе, ты долго лечишься, мы планировали переезжать, а потом ты… просто будто решил чего-то добиться и поэтому много работаешь. Вот и спрашиваю — с тобой все в порядке? Не слишком ли ты… много на себя берешь?
Дан глупо заморгал. Он и не думал, что сестра может обратить внимание на это с подобной стороны. Если так подумать — да, с ним не все в порядке, раз он решил снова залезть в корейский шоубизнес,
— Все хорошо. Просто решил брать от жизни все, — улыбнулся он.
Мэри, хоть и кивнула, продолжила сверлить его пристальным взглядом. Явно не поверила.
Беспокойство сестры по-своему согревало. То, что в свою бытность айдолом он вынужденно отдалился от семьи, его всегда волновало. Вот только для родителей расстояние и занятость не сказывались на их отношении. А вот с Мэри он со временем общался все меньше и меньше, что огорчало. Когда они были совсем малышами, они были не разлей вода, но с каждым годом словно все сильнее отдалялись друг от друга.
Она так и продолжала его подкалывать, называя подхалимом. Бабуля явно объявила Дана любимым внуком и своей предвзятости не скрывала. Когда он поболтал со многими ее соседками, вообще стал образцом внука. Комплименты о внешности теперь сыпались на него, как из рога изобилия — все тетушки в округе желали сказать Дану, каким красавчиком он растет.
Он был высоким для своей семьи даже в свои четырнадцать — успел вымахать до метр семидесяти. И до семнадцати прибавит еще тринадцать сантиметров, а к двадцати рост остановится на невероятной для его семьи отметки в метр восемьдесят пять. Все в его семье были ниже. Даже папа. Так как рост в Корее являлся важной составляющей красоты, ему уже сейчас желали продолжать так же хорошо расти.
Вообще все, за что насмехались в прошлой школе, в среде бабулиных подружек было предметом восхищения. Маленький нос, пухлые губы, большие глаза. То, что он похож на азиатского пупса, было предметом подколок в США и ставилось на пьедестал совершенства в Корее. Уже к шестнадцати спадут щеки, прорисовывая нехарактерные для азиатского типа лица высокие скулы, отчего его постоянно называли ненастоящим. Говорили, что он — будто герой манхвы [*Комикс/манга в корейском стиле. Он немного отличается внешне от японских. Лица узкие, с более реалистичными пропорциями, черты ближе к азиатским. Впрочем, и в японской манге встречается такая рисовка, но для манхвы она более характерна.*].
Когда в своей прошлой жизни Дан ездил к бабуле в Корею в свои четырнадцать, он не знал корейский и не понимал восхищения окружающих, поэтому так и вернулся в американскую школу, абсолютно уверенный, что он — урод. Это потом он понял, что мнение о прекрасном может меняться в зависимости от страны. Знал бы он заранее, возможно, у него было бы поменьше комплексов.
Глава 6
Английская поэзия
В этот раз в Корее он не только ел. Посетил с Мэри некоторые достопримечательности, пофоткались в традиционной одежде и побывали на концерте традиционной музыки. Еще он закупился косметикой, вещами и даже книгами. Все это предстояло отправлять в США посылкой, но бабуля была так рада тому, что внук интересуется родной страной, что была готова даже за перегруз в самолете заплатить. Мэри на эти хороводы вокруг брата цокала и весело жаловалась маме, что у них тут новая религия — Даниэльство. Оно и раньше процветало из-за тети, а теперь в дело вступила и бабуля, получив наконец возможность говорить с внуком на родном языке.
Бабушка у него была из
Бабуля прекрасно готовила. А еще она хорошо пела, умела танцевать народные танцы, но главное — была идеальной домохозяйкой. Умела делать по дому, кажется, все. Их было три дочери в семье, каждая старалась стать идеальной невесткой, чтобы не остаться в старых девах.
Что по-своему поражало, несмотря на всю ее драму в браке, она всегда очень хорошо отзывалась о дедушке. Он умер, когда Даниэлю не было и года, поэтому как раз из рассказов бабули-долгожительницы (судя по всему, она пережила и Дана в прошлой жизни) он узнавал о дедушке. Вроде между ними столько всего было — огромная разница в возрасте, разница менталитетов, взглядов на жизнь, они не сошлись в стремлениях и целях, после рождения детей по сути и не жили вместе, потом была измена деда… но она все равно рассказывала о нем с теплотой и уважением. А еще говорила, что Дан на него похож, только выше. Это было частично правдой. У него были такие же глаза, форма носа и даже губ, но другой овал лица и общая «тонкость» скелета сильно меняли ощущения от внешнего вида. Пожалуй, Дан был похож на отфотофопленную фотографию дедушки — будто его внешность подправили под современными стандарты.
Но спорить об этом Дан не хотел. Похож так похож.
Здесь же, вдали от шумного Нью-Йорка, Даниэль впервые начал писать песни. Разобрался немного с программами, купил себе совсем портативный вариант синтезатора — когда клавишные можно свернуть в рулон, потому что они сделаны из специального силиконового материала. Звук такие клавиши, разумеется, сами не давали — только через компьютер, но это все равно ему было удобнее, чем прописывать все вручную.
Но больше всего ему не хватало каких-то фундаментальных знаний. Пока что у него выходило только что-то простое, ровное и незамысловатое. Но его новые вокальные возможности буквально требовали, чтобы в песне можно было показать все, на что он способен.
То же самое со стихами. И, если в плане музыки научить его могли только в школе, то с поэзией был учитель поближе. Мама.
Она профессор литературы и поэзия — ее главная страсть. У них все полки в доме заставлены сборниками стихов, она читает лекции по этой теме. И хотя сама она стихов не пишет, она нередко говорила и Дану в том числе, что поэзия — то же мастерство. Человек, не имеющий выдающегося таланта, вряд ли напишет Шедевр, но делать что-то достойное и интересное постоянное — это по силам всем, кто более-менее в этом разбирается.
Когда они вернулись домой, Дан вечером нерешительно заглянул в ее кабинет — небольшая комнатка с одним окном, где кроме книжного стеллажа во всю стену и письменного стола влезла только мягкая софа. Мама работала с бумагами, сидя за столом, а с ноутбуком — сидя на этой софе. Само наличие кабинета объяснялось тем, что в университете ей пошли навстречу и позволяли работать из дома, присматривая за детьми, и ей было необходимо место для работы.
Дверь в кабинет редко когда до конца закрывалась, но сейчас Дан стыдливо прикрыл ее за собой. Мама, посмотрев на него поверх своих компьютерных очков, удивленно вздернула брови: