Возрождение Феникса. Том 1
Шрифт:
— ЗАТКНИСЬ, — рявкаю я.
Павла словно отбрасывает назад звуковой волной. Он вжимается спиной в кресло и затыкается. Гости тоже сидят тише воды. Девицы до крови кусают крашеные губы и скулят.
— Склады в Дубне и Торжке больше на пятьдесят процентов, чем в других точках, — замечает Катя. — Очень странно.
Я киваю.
— Эти два города — почти что пригород Твери. Необходимости в больших складах нет. Скорее всего, Гиврин перетягивал туда нашу продукцию, выпущенную по ложным прогнозам, чтобы потом перепродать конкурентам. Неликвида бы все равно не хватились,
— Сделаю, господин, — девушка делает пометку в своем телефоне.
— Судари, — обращаюсь к гостям Гиврина. Одновременно испускаю сильнейшие волны магнетизма. — Мне прискорбно, что отвлек вас от отдыха. Но я вынужден разобраться в саботаже на своей фирме. И кажется, уже разобрался. Очень жаль, что вы попали под раздачу. А еще больше мне жаль — что ЗАСЛУЖЕННО.
Мое лицо внезапно суровеет. А тяжелый взгляд вызывает у конкурентов каскад вегетативных стрессовых реакций. Учащенное сердцебиение. Застывшая мимика. Капли выступившего пота.
— В-ваше Благородие, — вдруг говорит Олег Барын, тряся вторым подбородком. — Мы всего лишь деловые люди, бизнесмены, мы ничего не крали у вас. Павел продавал — мы брали. Откуда ж нам было знать, что это… чьи-то схемы?
Бинго. Подлянка выявлена. А диктофон в моем кармане бдит и записывает.
— Олег! Не смей! — взвывает Гривин. — Не говори нечего!
Да поздно трепыхаться. Всё уже сказано.
— Точно-точно, — ноет Аскольд Томер. — Нам прискорбно узнавать, что вас обворовывают собственные топ-менеджеры, Ваше Благородие. Но мы с Олегом не причастны…
— Замолчите! — вскакивает Гиврин. — Я не потерплю клевету на свое честное имя в собственном доме!
— О, мы заговорили о собственности, Павел? — приподнимаю бровь. — Тогда вынужден тебе напомнить, что сам ты — принадлежишь мне. Точнее принадлежал, пока действовал твой договор вассалитетного найма. А раз за это время ты проявил себя, как токсичный вредоносный субъект, я вправе наказать тебя, в назидание всем остальным. Смертной казнью наказать, Павел.
Мгновенная тишина, густая, как парное молоко. А затем поток бурного отрицания:
— Как это смертной казнью?! Нет! Вы не можете! Это незаконно!
— Уложение «О дворянских правах», — пожимаю плечами. — Еще как законно. Ты мертвец, Павел. Смирись и прими свою участь, как мужчина.
Но не судьба. Ноги Гиврина подламываются, и он оседает прямо на пол.
— Нет! — воет он. — Ваше Благородие, зачем же так?! Есть же суд, есть же тюрьма!
Напуганные девицы на диванах плачут, вжимаясь в подушки кресел.
— Мне нужно распугать крыс, — киваю на Прижина, Барына и Томера. — Видишь какие жирные, это они отъелись на краденом зерне, — конкуренты вздрагивают. — Не бойтесь, судари. Пока вам ничего не угрожает. Сегодня вы только зрители. Надеюсь,
— К-конечно, Ваше Благородие, — выдыхает Прижин. — Можно, мы пойдем?
— А как же представление? — удивленно спрашиваю. — Как же урок? Нет, уважаемые судари, вы останетесь до конца. Ясно вам? Зато впредь будете знать, что Арсений Беркутов не болотопсом жеваный. Впредь вы подумаете десять раз прежде, чем обворовывать меня. ЕСТЬ ЕЩЕ ВОПРОСЫ?
Вся троица, изливаясь потом, качает головами. Достаточно попугал? Чтобы наверняка, растянем еще немного. Девицы плачут, гости трясутся, а Гиврин с истошным воем резко срывается в сторону двери. Но Тимофей бдит. Подскок, удар, и бывший гендир с грохотом падает на журнальный столик. Стеклянная столешница ломается, по гостиной разлетаются звенящие осколки.
Смотрю, как стонет распластанный Гиврин. На меня нападает скука. Ну, хватит. Не до утра же этих свиней учить.
Шагаю к предателю. Под подошвами туфель хрустит разбитое стекло. Солнечные лучи пляшут, дробясь и качаясь, на осколках, от которых отражаются белым мерцающим сиянием.
Я всегда хотел для людей лучшего будущего. Совершенного. Полного красоты, счастья, любви и мира. Для всех без исключения людей.
Но нельзя вырастить прекрасный сад, не выполов сорняки.
Правда в том, что на этой планете у меня есть семья.
А это ничтожество ее грабило. Паразитировало. Пило кровь.
Правда в том, что я взялся за этот мир, раз попал сюда. А значит он станет лучше. У него просто нет выбора.
Хрясь.
Молниеносным ударом перебиваю гортань и ломаю предателю шею. Гиврин опадает на обломки стола, скоро его похоронят, он превратится в удобрение, и хоть тогда принесет пользу людям. Полуголые девицы испуганно визжат, гости Павла шумно сглатывают. Катя позади стоит тихо, хотя, наверняка, впервые видела убийство. Прохор внимательно следит за выражением моего лица. Безопасники ждут команды.
— Ну вот и всё, судари, — махнув сидящим мужчинам, иду к двери. — Урок закончен. По итогам ревизии складов ждите счет на компенсацию. Конечно, с накинутым процентом за моральный ущерб. Лучше вам выплатить, иначе… в общем, для вас так лучше. Счастливо оставаться.
Прошлую ночь Анатолий великолепно провел в компании своей младшей жены.
А уже сегодня вечером в шоке выслушивает по телефону:
— Я увольняюсь с завода, Ваше Благородие. Заявление уже подал. Не держите зла.
Голос Жорова, начальника отдела статистики на предприятии Беркутовых, дрожит настолько, что, кажется, тряска передается мобильнику.
Свиридов сжимает курительную трубку. Вот и накаркал. Щенок умудрился покусать крыс. Хрен бы с Жоровым, но это уже третий звонок по счету. Те звонили секретарю, только у Гиврина с Жоровым есть прямой контакт Анатолия. Да не о том речь! Саботажники бегут от Беркутовых! Дрянь!
— Объясни толком, что случилось? — рявкает Анатолий.
— Гиврин, — убитым голосом произносит имя бывшего гендира. — Прощайте, Ваше Благородие. Мне надо бежать.